Газета Завтра - Газета Завтра 16 (1168 2016)

Пивоваровские сюжеты — будь то сказочные приключения или же замысловатые концепции — воздействуют на подсознание. Сны-мемуары, осколки символов — их-то художник и решил собрать воедино. Любой мастер, как, впрочем, и каждый человек — родом из детства. «Детское видение — это когда Я и ОНО, то есть субъект и объект, не отделены друг от друга, когда они есть единое целое. Это тот Рай, который мы потом теряем» , - говорит сам Пивоваров, объясняя и раскрывая причины своего творчества. «Говорит Москва» - картина-воспоминание. Перед нами — полутёмное помещение, раскрытая книга и — чай в старом-добром подстаканнике. За окном догорает оранжево-солнечный день, а лампа на столе — ещё более интенсивна; она — нестерпимо ярка на фоне синевы комнаты. Предумышленно длинная подпись на холсте: «Говорит Москва. Московское время 19 час. 30 минут. Начинаем передачу «Театр у микрофона». Художник слышит эти слова, и я тоже их слышу. Ровные, лишённые интонаций голоса дикторов советского вещания. В этой холодной стилистике речи был аристократизм имперского политеса, который пронизывал все области и отрасли. Театр — в массы. Просвещение — в каждый дом. Неумолимо, строго и планомерно. Только самое ценное из кладовых цивилизации. Фоном звучали адажио, скерцо, каватины и, разумеется, постановки — Лопе де Вега, Эжен Скриб, Александр Островский, Виктор Розов... Радио воспитывало и перенастраивало. Картина «Говорит Москва» писана уже в 1992 году, в эпоху, когда разброд и бессмыслица заполонили наше медиа-пространство, а голоса ведущих сделались визгливо-склочными, как на базаре. Перед нами комната-ностальгия. Тот самый потерянный Рай.

Выставочное пространство организовано таким образом, что гости движутся не просто от картины к картине и от цикла к циклу, но как будто плывут по волнам коллективной памяти. Концептуализм тем хорош и — тем страшен: любая история имеет много смыслов. «Я так вижу!» - утверждает художник. «А я вот этак вижу!» - отвечает зритель. Здесь возможен своеобразный диалог и даже спор. Моё детство пришлось как раз на 1970-е годы — с их интеллигентностью, осенней грустью, постулируемым одиночеством и пластинкой Давида Тухманова «По волне моей памяти», которую — о, совпадение! – тоже именуют «концептуальной». Те песни — виньеточные, светские – припоминаются сами собой, когда сморишь работы Пивоварова. Почему так? Возможно, общность времени. А быть может, мои личные игры разума. Цикл «Семь разговоров» подразумевает беседу, хотя в первый момент очень сложно догадаться, что нам транслируют картины «Ручей», «Ожидание» или, допустим, «Чёрное яблоко». Мы снова видим какие-то комнаты, миры, людей и фантазийные сооружения, вроде «Белой птицы», которая, скорее, напоминает НЛО. Тут поможет путеводитель, выдаваемый вместе с входным билетом. Выясняется: «Ручей» отсылает к стихам Вийона, а «Выбор» (чёрный и белый шарик на невыразительном фоне) — это не проблема добра и зла, но дилемма «да» и «нет». Громадное чёрное яблоко и — маленький человек? Полагаю, это образ запретного плода, ибо часто он оказывается именно чёрным. Кстати, у Пивоварова — колоссальная, какая-то сверхчеловеческая колористика. Если вам покажется непонятным «Воздух неба», то вы всё равно оцените райские оттенки голубого, бледно-серого и ещё того изумительного цвета, что звался в старину grisdeperle...

Как и всякое проявление постмодерна, концептуализм основан на ассоциациях, аллюзиях, цитатах. В экспозицию включены циклы, посвящённые платоновскому понятию «эйдос», а также базовым человеческим смыслам — страху и...саду. Если со страхом всё более или менее ясно (пусть им занимаются психологи), то сад — это интереснейшее культурологическое понятие, связывающее все цивилизации и религии в единое целое. Тема сада стара, как мир. Сначала был Райский сад, а в нём – то самое яблоко. И – закономерное изгнание из Рая. Потом – Гефсиманский сад. Вся древняя мифология наполнена описаниями и упоминаниями садов, а в русских народных сказках Иван-Царевич (или Иван –Крестьянский сын, если угодно) получает задание добыть яблоко из заповедного места. Сад строго охраняется – его стерегут «как зеницу ока», и всегда вторжение героя в тайные пределы влечёт за собой либо славу, либо гибель, а то и глобальные перемены. По-английски сад – ‘garden’, тогда как глагол ‘toguard’ означает «оберегать, защищать». По-французски охранять – ‘garder’. Это сходно по звучанию и по значению с русским «городить, огораживать». Это – сакральное. «Вишневый сад» - русский реквием. Прощание. Плач аристократки. Но это – зримый образ грядущего мира: «Вся Россия – наш сад». А вот с точки зрения циничного, но щедрого коммерсанта Лопахина, вишневый рай – всего лишь территория, которую следует разумнее, эффективнее использовать... Пивоваровские сады — продолжение беседы. В теме «Ночной сад» (2013) он выдумывает фантастические растения со спиралевидными цветами и какими-то инопланетными бутонами. Андерсеновская Герда тоже попадает в дивный сад, где царит вечное лето — и безграничный покой. Парадиз, охраняемый сладкоречивой колдуньей: «Пойдём в мой волшебный сад, мои цветы помогут тебе обрести силы». И снова мы наблюдаем эффект потерянного Эдема и мифической реальности. Пивоваров — о чём бы ни писал, что бы ни делал — всё равно создаёт сказку: добрую, забавную, страшную, нелепую, грустную... Сказочник — это судьба... Внимание! В ГМИИ имени Пушкина сейчас проходит другая выставка Пивоварова - «Потерянные ключи». Но это уже совсем другие истории, точнее, другие сказки.

Апостроф

Георгий Судовцев

Политика литература НБП Культура Общество

Игорь Бойков. Дзержинский 119 (Недокументальная быль). — М.: Книжный мир, 2016, 352 с. 1000 экз.

В России с 1991 года выросло уже не одно и даже не два, а целых три "потерянных поколения", каждое из которых категорически не понимает и не приемлет правду остальных.

Первое — это поколение моих "младших братьев", родившихся в условные 70-е годы. Ко времени уничтожения Советского Союза они едва успели закончить институты или отслужить в армии — и на них сразу же, без всякой подготовки, упали обломки берлинской, кремлёвской и Бог весть каких ещё стен и "железных занавесов", отделявших нашу страну от "глобального цивилизованного мира". Все эти "общечеловеческие ценности" в виде "рыночных отношений", "конца истории", "естественного социального отбора", "толерантности" и прочей красиво упакованной гнили. Честно говоря, знаю очень мало нынешних "сорокалетних", кто бы устоял перед подобной "практикой, как критерием истины" — может быть, процента 2-3, или даже меньше. Кто-то в этой "борьбе за жизнь" преуспел (таких ещё меньше, чем "устоявших"), но подавляющее большинство — нет, а потому воспринимает себя как "лузеров", и эта "одинокая толпа" "неудачников" той или иной степени тяжести страшно давит сегодня на российское общество.