Газета Завтра - Газета Завтра 16 (1168 2016)

Второе — это поколение условных "восьмидесятых", последнее поколение "рождённых в СССР", для которых Советский Союз — воспоминания детства или отрочества, "светлая сказка", которой они впоследствии оказались лишены, будучи вынужденными вместе со своими родителями переживать "лихие девяностые", но не имея никакой возможности на них повлиять, как на расстрел Дома Советов в "чёрном октябре" 1993 года. Для меня это — поколение "детей", вынужденных жить буквально "с петлёй на шее", но в невеликой части своей всё же страстно желавших эту петлю сбросить.

И, наконец, третье — поколение условных "девяностых", "детей моих младших братьев", то есть "племянников", с младых ногтей впитавших всю вкусовую гамму путинской "стабилизации": уже без всякой советской и даже ельцинско-гайдаровско-чубайсовской "основы" под ней… Зато с "гаджетизацией всей страны", потерявшихся в океане информации без всяких ценностей…

Автор рецензируемой "недокументальной были" , по данной — да, весьма личной и субъективной — классификации, относится к самому началу второго "потерянного поколения". Самые упорные и последовательные представители которого стали "социальной базой" и ядром Национал-большевистской партии (НБП), созданной Александром Дугиным и Эдуардом Лимоновым (или Эдуардом Лимоновым и Александром Дугиным) в мае, а зарегистрированной как общественная организация — в сентябре 1993 года, как раз на волне растущего противостояния между исполнительной и законодательной властями России, как "штурмовые отряды" новой революции, изначально ориентированной на "пассионариев" из молодежной среды. Через эту, признанную через 14 лет экстремистской и запрещённую на территории России, партию прошли сотни, если не тысячи ярких юношей и девушек "с сердцем", а их "акции прямого действия" после 1993 года были, пожалуй, единственными открытыми протестными действиями против "рыночного беспредела" и развала страны.

Но "узок круг этих революционеров, страшно далеки они от народа…" Именно эпоху "заката" НБП, совпавшую с эпохой "бюрократического термидора" в России, истинного или мнимого, и вспоминает/описывает/осмысливает Игорь Бойков, русский человек из Махачкалы, 1982 года рождения, в своей новой книге…

Пафос которой оказывается удивительно близким к пафосу народовольцев 60-х—70-х годов позапрошлого уже XIX века: дикая разруха "на местах", совмещённая со столь же дикой социальной апатией подавляющего большинства населения, для которого все эти "выборы", "права человека" и прочая "политика-философия", не говоря уже о ком-то конкретно, — даже не "до лампочки", а "до бутылки". Тут поневоле взвоешь, возмечтав о "другой России", поневоле — ненадолго, но! — обнимешься, как с братом, с "рыночником"-либералом, поневоле займёшь красок для описания "гнусной расейской действительности" у Гоголя, Салтыкова-Щедрина, да и… хотя бы того же Троцкого, например (на которого отпустивший бородку и усы Лимонов явно хотел походить внешне)…

"Как молоды мы были,

Как искренне любили,

Как верили в себя…"

Три "потерянных поколения" — это уже как минимум тридцать лет утраченного времени. Не только социально-исторического, но и культурного. Плюс ещё "выжженная земля" из предыдущего десятилетия, на которой "колос от колоса, не слыхать и голоса", а Проханов и Пелевин на этом фоне кажутся почти современниками, "последними из могикан", хотя первый в отцы годится второму… Не знаю, есть ли за последние три века отечественной истории хоть ещё одна такая полоса, чтобы сорок лет пустыни — и не то что земли обетованной впереди, но и почти никакого следа позади. Кто вы? Где вы?

Игорь Бойков, следом за Сергеем Шаргуновым (роман "1993"), из того же "детского" поколения, пытается хоть как-то засадить эту культурно-историческую "пустыню" своими воспоминаниями, преломленными через призму литературного творчества. Пусть эти первые ростки — ещё не лес, но, как было написано на известном плакате послевоенных сталинских времён, "И засуху победим!"

Памяти Сергея Герасимова

Владимир Семенко

Общество

Не стало Сергея Герасимова. Ужасная, безвременная, трагическая гибель.

Впервые я увидел его, ещё когда он работал на "Радонеже". Первый вопрос был очень для него характерен: кто такой, из какого прихода? Словно на автомате включился прибор "свой — чужой". Тогда ещё никто не знал (и менее всего мы сами), что вскоре наш тандем станет очень широко известен в узких кругах активных православных, слушающих радио и читающих интернет.

У каждого человека, как известно, своя харизма. Я, например, пришёл в журналистику не вполне законным, так сказать, боковым путём, будучи больше писателем, публицистом, исследователем. Сергей был блестяще образован, по складу — типичный интеллектуал. И как часто бывает в нашей России — почти никем в этом качестве не востребованный. Никогда не забуду наши совместные посиделки с ним и также уже покойным В.Л. Махначом, когда в их богословско-исторические распри мудрено было вставить и слово. Кичащееся своим интеллектуальным уровнем "Эхо Москвы" могло здесь разве что нервно курить под лестницей. И при этом он был прожжённым журналистом, журналистом до мозга костей, журналистом от Бога, обладая поразительным нюхом на актуальные, "топовые" темы, своей непередаваемой острой манерой, своей обнажающей последние смыслы подачей делая их ещё актуальнее.

Любая самая острая тема легко проходила через него там, где у других всегда была наготове куча всяких отговорок и самооправданий. Звоню, бывало, без особой надежды: "Сергей, есть такая-то проблема, очень срочно, надо как-то озвучить, может?.." Отказа не было никогда, всегда он был готов, как говорится, подставить плечо. Садишься перед микрофоном, и на автомате включается некий внутренний цензор: здесь смягчить, тут отрихтовать, здесь подправить. А он своими вопросами ещё больше загоняет в радикализм. Потом долго бывало не по себе, но рейтинг зашкаливал. Начальство и побаивалось, и ценило. Неизвестно, чего было больше… Это была его отличительная черта, его фирменный знак: всякую мысль, любую идею доводить до конца, до предела. Ты высказал мысль, так договаривай, нечего дипломатничать!.. И при этом — редкостное сейчас полное бескорыстие и чуждость конъюнктуре.

Журналистика ныне приобретает всё более унылый вид. Большинство журналистов не просто работает по заказу, словно соревнуясь, кто лучше подтвердит репутацию "второй древнейшей". Так называемые официальные патриоты, патриоты официоза угодливо облизывают начальство с поистине самозабвенным сладострастием, давно уже отождествив для себя народ и Родину с одной стороны, и то, что не вполне правомерно именуют "властью", — с другой. Народ при этом, естественно, не спрашивают. Это всё равно, как девушка по вызову отдаётся клиенту не просто за деньги (деньги само собой, куда ж без них?), а главное, потому что приятно…