Дмитрий Травин - Просуществует ли путинская система до 2042 года?

Теоретически так могло получиться. Но на практике развитие событий пошло иным путем. Людей, однозначно выигравших от реформ уже в 1990-е гг., оказалось даже меньше, чем можно было поначалу ожидать. По оценкам ВЦИОМа, материальное положение после реформ ухудшилось у большинства представителей старшего возраста, да и среди тех, кому было от 25 до 40 лет, проигравших оказалось больше, чем выигравших. Причем основная масса граждан старше 40 лет не находила возможностей сменить работу и увеличить доходы.

Дело в том, что Ельцин, понимая, как много противников реформ формируется вокруг него, и опасаясь сильного протестного движения, с самого начала преобразований решил идти на всевозможные компромиссы. Он готов был раздавать деньги тем, кто этого наиболее активно требовал, предоставлять налоговые и таможенные льготы самым нахальным представителям бизнеса и ублажать парламентскую оппозицию принятием ее разнообразных деструктивных требований. Иными словами, Ельцин готов был постоянно платить за компромиссы, откупаться от осаждающих его противников.

Подобный подход иногда бывает полезен в качестве политической стратегии, но президент России, увы, не имел для ее проведения денег. Поэтому их приходилось постоянно печатать. И это порождало быстрый рост цен. А высокая инфляция создает чрезвычайно неблагоприятный фон для развития экономики. Деньги идут, скорее, в спекуляции, чем в инвестиции. Предприятия простаивают. Работы у людей нет. И тот средний класс, который мог бы формироваться в России параллельно с разорением целого ряда социальных групп, проигравших от реформ, фактически не формировался. Старые возможности люди теряли, но новых не приобретали из-за длительного спада экономики. В оправдание Ельцина можно сказать, что он уже получил страну из рук советской власти с сильно подорванной экономикой. Советские премьеры Николай Рыжков и Валентин Павлов активно раздавали деньги, что обусловило высокую инфляцию сразу после либерализации цен. Но, как бы то ни было, моральная ответственность за всё это легла не столько даже на горбачевскую перестройку, сколько на «лихие 90-е».

Вслед за инфляцией экономическое положение в стране сильно ухудшала политическая нестабильность. Компромиссы помогли Ельцину сохранить пост президента на протяжении 1990-х, однако почти всё это время ни у кого не было уверенности в надежности его позиций. Опасались то неконтролируемого социального взрыва, то победы коммунистов на выборах, то внезапной кончины президента, измученного болезнями. В ситуации постоянной политической нестабильности бизнес имеет еще меньше желания развивать экономику, чем даже в ситуации финансовой нестабильности. А у нас было и то, и другое.

Реальный выход из спада, вызванного сложной трансформацией экономики, произошел у нас через семь лет после начала реформ, тогда как в Польше, Чехии, Венгрии, Словакии, Словении и балтийских государствах на это потребовалось лишь два-три года. Соответственно, у наших западных соседей формирование среднего класса шло гораздо успешнее, чем в России. Там быстро появлялись люди, выигрывавшие от реформ, готовые активно поддерживать рынок и демократию, тогда как у нас быстрый прирост этой категории граждан пришелся уже на нулевые годы. А в самый трудный период преобразований российский средний класс оказался довольно средненьким - малочисленным, запуганным, маргинализированным и политически безынициативным, «сидящим на чемоданах» в ожидании момента, когда надо будет слинять под давлением отвоевывающих свои позиции коммунистов.

Миллионы людей в России слишком поздно узнали, что благодаря рыночным реформам можно нормально жить. Или, точнее, они стали нормально жить так поздно, что вообще уже не ассоциировали улучшение своей жизни с реформами, а предпочитали иные, более простые и удобные объяснения.

Егор Гайдар:

«В конце мая 1992 года меня пригласил президент РФ Б.Н. Ельцин. Он сказал примерно следующее (повторяю по памяти): "Егор Тимурович, мы резко сократили военные расходы, государственные инвестиции, дотации сельскому хозяйству, расходы на науку, образование, здравоохранение, культуру. Скажите мне, где теперь база нашей политической поддержки?" Сказал, что ответа не знаю».

(Гайдар Е. Смуты и институты //

Гайдар Е. Власть и собственность:

Смуты и институты. Государство и эволюция.

СПб.: Норма, 2009. С. 188-189)

Геннадий Бурбулис - первый заместитель председателя правительства России с 6 ноября 1991 по 14 апреля 1992 г.:

«Меня как-то насторожила его (Ельцина. - Д. Т.) фраза о том, что если люди тянутся к стабильности, то он обязан с этим считаться. Я стал доказывать, что существует разница между желанием людей иметь устойчивую, полноценную жизнь и их нежеланием добиваться этой устойчивости старыми методами, методами государственной опеки, подачек начальников.

Но Борис Николаевич не воспринимал мои доводы».

(Филиппов П., ред. История новой России. Очерки, интервью: в 3 т. СПб.: Норма, 2011. Т. 1. С. 29)

Георгий Сатаров - помощник президента России Б.Н. Ельцина с февраля 1994 по сентябрь 1997 г.:

«Людям, близко не знавшим Бориса Николаевича, трудно поверить, что ему была свойственна фантастическая компро- миссность. Буйствовать он начинал только тогда, когда, запутавшись в собственных компромиссах, заходил в полный тупик».

(Филиппов П., ред. История новой России. Очерки, интервью: в 3 т. СПб.: Норма, 2011. Т. 1. С. 167)

Алексей Можин - исполнительный директор от России в МВФ:

«Часто приходится слышать, что тогда проводилась "шоковая терапия". Я бы сказал, что была лишь попытка ее провести, которая провалилась. Потому что "шоковая терапия", как она двумя годами ранее проводилась в Польше, предполагала, что цены отпускаются и тут же резко ужесточается бюджетная и денежная политика, чтобы не позволить разогнаться инфляции. В этих условиях большое количество предприятий оказывается банкротами: кто выжил - тот выжил. Вот это действительно единовременное шоковое воздействие и на экономику, и на людей. В России такого не получилось ни в каком варианте - ни в жестком, ни в мягком.

Ужесточение бюджетной политики прежде всего означает жизнь по средствам, когда расходы соответствуют доходам бюджета от налоговых и иных поступлений. А жесткая денежная политика - это когда Центробанк не предоставляет бесконечно кредиты убыточным предприятиям. У нас настоящего шока не было. Цены освободили, а предприятия-банкроты власть продолжала поддерживать, выдавая им кредиты и бюджетные субсидии. Именно по этой причине инфляция в России в 1992 году достигла 2500%. И снижалась очень медленно».