Юрий Поляков - Созидательный реванш. Сборник интервью

Когда по телевизору слышу, что в России еретиков сжигали на кострах, и называется имя протопопа Аввакума, то хочется сказать: да, конечно, это страшная трагедия — гибель «огнепального» и нескольких десятков его единомышленников. Но с Варфоломеевской ночью, когда вырезали сорок тысяч гугенотов, с кострами инквизиции — это просто несопоставимо. И таких примеров очень много. Недавно был на фестивале в Выборге. Некий режиссер, довольно известный, объявил, что маршал Жуков десять русских солдат клал за одного немца. Я спросил, откуда он это взял? «Об этом все знают», — был ответ. Что значит, «все знают»? Сейчас опубликована научная статистика всех потерь Второй мировой войны — результат международного исследования, в ходе которого были подняты все архивы, и наши военные потери больше немецких всего на миллион. Хотя и миллион — гигантская цифра. Режиссер возмутился: «Это ерунда, этого не может быть! Мы потеряли двадцать семь миллионов, а немцы всего семь!» Правильно, но девятнадцать из двадцати семи — это гражданское население. А у немцев, побежденных, из гражданского населения погиб миллион. Вот и делайте выводы!

Такую позицию я называю «огоньковской» версией советской истории. Возьмем другой пример: полемику вокруг фильма «Жила-была одна баба» Андрея Смирнова — я участвовал в дискуссии на телевидении у Гордона в «Закрытом показе». Видно, что люди, снимая фильм об этой эпохе, просто не владели материалом. Когда я напомнил, как Антонов, прежде чем возглавить тамбовское восстание, послужил в Красной Армии, Андрей Смирнов был очень удивлен: он этого не знал. Скепсис по отношению к истории и к сегодняшнему дню во многом связан с тем, что люди находятся в плену мифов и не хотят впускать в себя новую информацию. Потому что новая информация сложная и требует усилий. Можно сердечно жалеть того же маршала Тухачевского, если не знать, что он был организатором реального заговора, готовившего жестокую расправу с оппонентами. А если знать про заговор, можно и дальше жалеть маршала, но это будет уже совсем другая жалость. Это будет жалость к провалившемуся заговорщику, который когда-то мечтал стать скрипачом. Характерно и отношение к самому Сталину: совершенно не хотят видеть то хорошее, что он сделал для страны, несмотря на все его просчеты и политическую жестокость. Китайцы, например, поступают гораздо мудрее. Они никогда не скрывают промахов Мао Цзэдуна (культурная революция стоила миллионы жизней!), но при этом не забывают, что он одолел японцев, объединил страну, запустил модернизацию.

Формулируя тему «Почему творческая интеллигенция не любит Россию», я имел в виду именно это. Нельзя видеть лишь одну сторону целого и из всего богатства информации выбирать только то, что подтверждает глупую версию о России — «вечной неудачнице». Да, у нас была кровавая революция. А где вы видели не кровавую революцию? Французская революция была более кровавой, чем наша. И это не мешает французам гордиться своей страной.

— Я предвижу возражения ваших оппонентов: в Бастилии на момент ее взятия сидели три человека, причем один из них не хотел покидать тюрьму, боясь встречи с кредиторами. В наших тюрьмах число заключенных было несколько бо́льшим, не правда ли?

— Да, монархический режим во Франции был гораздо гуманнее, чем последующая революционная диктатура. То же у нас. Количество заключенных и смертных приговоров было мизерным по сравнению с Европой. Этот факт часто приводится, чтобы оттенить размах красного террора, но тут же забывается, когда речь заходит о романовской империи в сравнении с западными демократиями. Такой вот двойной стандарт. К тому же Февральская революция произошла, когда в стране уже был парламент. Октябрьская революция случилась, когда установили республику. Где же отсталая, средневековая Россия? И таких передергиваний очень много. Наша творческая интеллигенция находится в плену скепсиса и нелюбви к своему Отечеству. Да, иной писатель клянется, что не может существовать в другой культурной системе, так как вырос на русской культуре, русский язык для него родной и так далее. Но объективно своим творчеством он не помогает стране развиваться, выходить из исторических тупиков, а воспитывает у соотечественников комплекс исторической неполноценности. Мол, такая нам попалась неудачная страна, такой неудачный человеческий материал. Конечно, есть деятели культуры, которые смотрят на своей народ иначе. Но они не на слуху. Литературными и кинематографическими премиями их не балуют. Вернусь к Выборгскому фестивалю, где я смотрел также игровое кино. После фильмов конкурсной программы хочется сказать: «Да будь оно все проклято!» — и куда-нибудь уехать. Угаровщина, понимаете? Причем снимают такое кино люди, вполне успешные, не вылезающие с западных фестивалей. Я привожу в этом отношении эпизод из фильма «Хрусталев, машину!». Там генерал попадает в некое общежитие — нечто среднее между сумасшедшим домом, пьяным омутом и борделем. Но такая картина может родиться только в голове сына лауреата Сталинской премии, выросшего в очень хороших условиях. Я провел все детство в заводском общежитии. Такого порядка, как там, мало где найдешь! Каждый тазик висит на своем гвоздике, каждая кастрюлька стоит на своей полочке, каждый знает, когда он моет пол. Если в общежитии, где живет тридцать семей (так это было у нас), люди не будут соблюдать порядок, наступит кошмар. А в кошмаре жить никто не хочет, кроме авторов новой драмы. Вот мы и имеем в кино фантазии на тему «немытой России» мальчиков и девочек из профессорских семей.

— Плюс «социальный заказ», скажете вы?

— Плюс «социальный заказ». Мы живем в эпоху мощных геополитических схваток. Первый раунд мы проиграли — распался Советский Союз. Сейчас есть могучие силы, заинтересованные в том, чтобы вслед за СССР распалась Россия, а ее недра стали достоянием мировых монополий. В ход идет все — культура и искусство тоже. Запад сейчас делает то, за что всегда критиковал Советский Союз. Он чрезвычайно идеологизировал искусство. Видно, что они отбирают для своих фестивалей из наших фильмов, кому дают премию, какие книги переводят. Они целенаправленно формируют образ России, не имеющей прав на историческое будущее. Появился класс деятелей культуры, которые цинично на этом зарабатывают. Они заранее знают, что спектакль, где матерятся и совокупляются, будет отобран на фестиваль за рубеж. Если сегодня появится современный Чехов и напишет современные пьесы, их не возьмут ни на один фестиваль. Аргумент простой: «Что это такое? Нормальные люди, нормальные отношения, пусть даже и сложные… Нет, такая, нормальная Россия нам не нужна. Зато чудовищная, грязная лента «Жить» Сигарева обречена на успех за рубежом. А бывают фильмы типа «Елены» Звягинцева. Любопытно, что снят он по английскому сценарию и первоначально действие происходит там. Но потом, видимо, решили, что эта мрачная история отравительницы больше подходит для России. И получается странная вещь. Откуда режиссер взял в России такого кристального олигарха, которого играет Андрей Смирнов? Создается впечатление, что это барон Ротшильд в седьмом поколении. Да от новых русских за версту несет паленой водкой, порохом огнестрелов и мерзостью первичного накопления. У нас еще таких нет. А вот Звягинцев изображает простую русскую семью, ради которой жена-сиделка Елена идет на преступление. Это же сборище каких-то бездельников, уродов, недочеловеков. Жена — крольчиха, муж — патологический бездельник, сын — скинхед, развлекается убийством бомжей. И Елена убивает ради денег, чтобы купить место скинхеду в институте? А если бы этот мальчик из простой семьи был неглупый, усердный, добрый, он мог бы поступить на бюджетное отделение? Едва ли… Так почему же режиссер так сладострастно изображает семейную зоологию? А ему важно показать: богатые — это благородные и слегка сексуально озабоченные люди, а вот бедная Россия — злобные скоты, потому и бедные. Но ведь это же вранье от начала до конца! Идеологическая схема, которая выдается за искусство. Причем схема более примитивная, чем в советском кино. В фильме «Елена» я увидел прежде всего какую-то гемоглобиновую нелюбовь к России. И премии буквально обрушились на Звягинцева.