'Двести' Журнал - 'Двести' (No A, август 1994)

А.Чертков: Тогда вернемся к "Гравилету". Не кажется ли тебе, что слишком жесткая, "черная" концовка не только противоречит всему содержанию романа, но и, по сути, разрушает его, низводит до очередной сиюминутной антиутопии?

В.Рыбаков: Мне-то не кажется, но если ты об этом спрашиваешь, то, видимо, так кажется тебе. Вот еще один пример фатального непонимания - а уж, казалось бы, пуд соли съели вместе. И впрямь повеситься, что ли? Думаешь, я не смог бы накатать весь роман на одной жалистной чернухе, в стиле "Не успеть"? Но ведь не накатал почему-то. И кончается роман отнюдь не чернухой, а взлетом из нее. Тебе этот взлет кажется надуманным, притянутым за уши? Ты в него не веришь? А в то, что люди способны жертвовать собой ради спасения других людей, совершенно им чужих - ты тоже не веришь? А в то, что люди способны держать слово, не грабить, не насиловать? Я понимаю, окружающая нас действительность выдавливает из нас веру во все это день за днем, час за часом - но действительность всегда, всегда делала это. И главная функция культуры - оказывать вечное сопротивление этому давлению. Инстинкт самосохранения, сработав в социальной среде, проявился как потребность в таком сопротивлении, а она и породила культуру. Именно верой в то, что человек способен не насиловать, человечество уменьшает размеры насилия; верой в то, что человек способен не обманывать, уменьшает количество обманов. "Черная" же часть эпилога возникла из соблазна впрямую столкнуть два возможных мира, впрямую спросить тех, кто меня прочтет, в каком из этих миров им хочется жить. Чтобы жить в таком-то, нужно вести себя так-то, а чтобы жить в этаком - этак. Выбирайте.

А.Чертков: Воистину, автор всегда знает о своем произведении меньше, чем читатель. Пишет-то он всей душой, но и читатель воспринимает так же, всей душой - а объяснять берется умом... Скажи, как вообще возник замысел "Гравилета"?

В.Рыбаков: Понятия не имею. Прилетел из объективной реальности, которая копируется, фотографируется и отображается нашими органами чувств, существуя независимо от них. Как совершаются открытия? Только что, секунду назад, еще не знал чего-то - и вдруг уже знаешь. Как заболевают? Ходишь, суетишься по мелочи, как обычно, и ведать не ведаешь, что внутри тебя микробы уже делают свое черное дело; и вдруг температура тридцать девять, организм перешел на другой режим работы. Как беременеют? Вроде ничего специально для этого не делаешь, просто любишь кого-то, и вдруг бац! И попробуй теперь не роди. Будет, как я сформулировал в "Очаге", "очень больно".

А.Чертков: Но не кажется ли тебе, что в последнее время ты рожаешь довольно редко? Понятно, что ситуация в отечественной фантастике напряженная - не многим лучше, чем в годы так называемого "застоя". Тем не менее, одни авторы все время клянут судьбу-индейку, а другие - активно пишут "в стол" и отыскивают любую возможность опубликоваться. А каков твой взгляд на пресловутую Проблему Публикации?

В.Рыбаков: Проблемы Публикации, по-моему, нет. Писатель пишет, чтобы его читали. Если его не хотят читать, это его трагедия. Если его хотят читать, но не могут заполучить его текстов, это трагедия и писателя, и его страждущих читателей. Тот, кто стоит на пути между писателем и его читателями - преступник. Грабитель. Все равно, как он называется - цензор, издатель или сбытчик. Цензоры хоть иногда совершали героические поступки. Так увидели свет "Улитка на склоне", "Сказка о Тройке", "Час Быка"... Сбытчик геройского поступка не совершит никогда, потому что он не идеолог, а прагматик. Риск ради чего-то, кроме сверхприбыли, просто лежит вне его представлений о мире. Пытаться ему это объяснить - все равно, что пытаться растолковать понятие Галактики человеку, у которого плоская Земля покоится на трех китах. А читатель на издателя не имеет влияния, потому что в наше благословенное время можно влиять лишь живым рублем. Ну, пусть даже полуживым. Издатель получает рубли не от читателя, а от сбытчика. Почему так? А почему у нас в стране все - через двуликий Анус? Большевики ли, демократы - Анус все тот же... Вопросы не ко мне.

А вот вопрос ко мне - почему рожаю мало? Ну, во-первых, мне хватает. Я привык, чтобы каждая новая вещь была открытием. Чтобы вставать из-за стола, зная о предмете, о котором писал, больше, чем когда за стол садился. Именно так и возникает не холодное, пусть сколь угодно профессиональное, но холодное изложение уже известного, а жизнь в тексте, лихорадочный и болезненный поиск, совершающийся на глазах у любого, кто потом этот текст прочтет. Но для того, чтобы такое стало возможным, где-то под спудом должны накопиться переживания и знания, которые еще не осознаются и ждут предлога, чтобы вынырнуть на поверхность; первое прикосновение к ним и вызывает дрожь, свидетельствующую о "проколе сути", предлогом для выныривания и является начало извержения текста. Видимо, за более чем полтора года, прошедшие с момента написания "Гравилета", никаких принципиально новых знаний о людях я не накопил. А может, накопил, но не те, которые заслуживают претворения в текст. А может, накопил, и даже те, но еще не знаю об этом.

С другой стороны, писать в стол уже не могу - года не те и эпоха не та. Прежде мог, и много мог - потому что можно было жить на одну институтскую зарплату, а времени хватало и на неоплачиваемую работу; и потому еще, что получал моральное удовлетворение по Высоцкому принципу: "но счастлив он висеть на острие - зарезали за то, что был опасен". Теперь невозможно ни то, ни другое. На зарплату жить нельзя. И не опасен.

И в-третьих, касательно количества опубликованного. В восемьдесят девятом я написал повесть "Дерни за веревочку". Не вышла до сих пор. В девяностом написал повесть "Вода и кораблики". Вышла только в журнале "Фантакрим-MEGA", и то в сокращении. В том же девяностом подал книгу под общим названием "Преломления" - эти две повести плюс кое-какие небезынтересные довески - в издательство "Terra Fantastica". Гранки вычитывал в марте девяносто второго. Но книги так и нет. Объяснения: то неправильно нарисовали картинки, то неправильно взяли формат... словом, если вспомнить "Белое солнце пустыни", "гранаты у него не той системы". "Гравилет" я отнес в "Terra Fantastica" раньше, чем в "Неву", причем полным текстом. Результат тот же. А предлагаться в десяток мест сразу я еще до прошлого года считал непорядочным и нетоварищеским. Да, конечно, ситуация с книгоизданием ухудшается из месяца в месяц. Но ведь выпускала же "Terra Fantastica" других российских авторов за последние два-три года!

В чем дело? Можно, как Ланселот у Теренса Уайта, объявить себя Рыцарем, Родившимся Под Несчастливой Звездой, и все списать на трагические цепи случайностей, змеями сползшиеся ко мне со всех концов Питера. Можно, стиснув то и дело пустеющий стакан водки, остановившимся взором смотреть на одну-единственную фразу из каверинских "Двух капитанов": "Николай погубил нас и, как я полагаю, намеренно". Можно, как ослик Иа-Иа, со спокойной безнадежностью констатировать: "Все оказались наверху. Я оказался внизу. Что ж, так и должно быть". Можно предположить, что я пишу хуже всех, а мои добрые друзья, боясь меня огорчать, действительно не решаются сказать мне об этом прямо, но по мере сил спасают от публикаций, чтобы я своими слюнявыми произведениями не выставлял себя на посмешище перед целым светом и не компрометировал петербургскую школу. Много чего еще можно. Например, не забивать себе голову этой ерундой, а заниматься делом. За последние полтора года я, работая на самом стыке обеих своих стезей - востоковедной и литературной,- подготовил к печати переводы трех - уже изданных! - книг. Сборник эссе знаменитой южнокорейской писательницы Чон Сук Хи - рекомендую. Есть очень хорошие, а есть и просто очень забавные, там описываются впечатления от нашей страны; Чон Сук Хи побывала тут в последний горбачевский год. Беллетризованная биография нынешнего президента Южной Кореи, спасителя страны от разгула посттоталитарной псевдодемократизации. Очень поучительная книга. К сожалению, южнокорейское посольство скупило весь тираж на корню, у меня даже авторского экземпляра нет. По слухам, дарят по экземплярчику всем приглашенным после торжественных мероприятий. И "Золотая птица Гаруда", сборник новелл современных южнокорейских писателей; есть очень любопытные вещи, некоторые даже с элементами фантастики или сюра. Подстрочники были зачастую Боже мой! Иногда даже не реконструировался смысл авторской фразы. "Его голос стал объемнее, чем его мысль, и от этого немного странно сотрясался воздух в комнате". "Подумай о товарищах, с рассвета до заката пачкающих кофем станки! Подумай об их бледных лицах, собранных на пыльных рабочих местах и работающих, как мулы!" "Он думал, что трава, колышащаяся по ветру за пригорком, одна трава - это трава целиком, а трава целиком - это одна трава. Если не так, думал он, то ему, имеющему только имя, нет причины умирать". Сильно, правда? Я смело могу назвать себя соавтором всех представленных в сборнике рассказов и повестей. А дело интересное и нужное - уже потому хотя бы, что нам с Южной Кореей еще жить и жить. И книга в итоге получилась очень приличная. Да к тому же - центр "Петербургское востоковедение", в отличие от некоторых, не зря деньги платит своим сотрудникам - я сдал текст в первых числах августа, перед отпуском, а вернулся... Книга-то уже вышла. С иллюстрациями, с тиснением по твердой обложке... За шесть недель!