Дмитрий Шепелев - Жанна

В этом беспрестанном внимании были и очевидные плюсы. Оказавшись на виду публики в совершенно беспомощном состоянии, Жанна, сама не осознавая, сделала, на мой взгляд, нечто чрезвычайно важное: заставила людей говорить о болезни, о которой в России говорить, в общем, не принято. Эта личная трагедия, когда в одночасье красивая, успешная, сексуальная женщина превращается из поп-иконы в пациента, из человека, которым восхищаются, в человека, которого жалеют, – пусть ненадолго, пусть отчасти, но сняла табу со страшной темы рака, превратив его из болезни-проклятия в тяжелую, но все же просто болезнь. История Жанны, вызвав громадную волну любви и сочувствия к ней, помогла также и многим другим в их борьбе.

Всё произошедшее глубоко потрясло Жанну. Почти до самой смерти, пока была в силах, она поддерживала связь с некоторыми из детей, кто, как и она, лечился на средства, собранные зрителями Первого канала. Бывало, что и сами родители этих детей, узнав об источнике финансирования лечения или операции, просили связать с ней, чтобы поблагодарить.

Очень важными для Жанны были и письма поддержки. Почти каждый день я читал их ей вслух. «Спасибо, что вы рассказал о болезни…», «Мы только что прошли через то же…», «Вы должны знать, что вы не одиноки…».

«Уже больше года я живу с диагнозом “рак”, о котором не знает даже моя мама. Пока был долгий период трудного лечения, замечательные друзья “вколотили” в меня жажду жизни и неизбежность выздоровления. С этой верой буду жить и буду призывать верить тех, кому выпало нести этот тяжкий “терновый венец болезни”».

«Надо обязательно идти напролом, невзирая ни на что, и верить в победу! На этом пути, как вы уже знаете, будет много всего, но вы, дорогие ребята, обязательно должны прорваться! В это верят столько ваших друзей и просто хороших людей!»

Я видел, как от этих слов светлело лицо Жанны, как она улыбалась в ответ на пожелания, как ей, казалось, даже становилось на какое-то время лучше.

Уверен, что произошедшая с нами история заставила не только нас, но даже самых убежденных реалистов поверить во что-то большее, чем просто сухой язык медицинских цифр и статистики. Поверить в то, что надежда на лучшее, духовная сила, общая молитва действительно имеют огромное значение и мощь.

Ничего на свете не происходит зря. Помимо всего описанного выше, произошло еще одно, как окажется позже, важное событие. История нашей борьбы с раком перестала быть секретом, а значит, к нам, кроме откровенно бессмысленной, стало стекаться во много крат больше действительно полезной информации касательно диагноза Жанны и, соответственно, больше возможных вариантов того, как ей можно помочь.

Из дневника, зима 2014 года:

«Я был бы рад не делить ни горести, ни радости моей семьи со всем миром – слишком это интимно. С другой стороны, нельзя было представить, как много людей переживает за нас. В Нью-Йорке в супермаркете ко мне подошла незнакомая девушка, положила руку на плечо и пожелала победы.

Верю ли я в чудо? Не знаю. Я хочу, чтобы жене было хорошо: здесь со мной и сыном или вдалеке от нас. Я верю в заботу и любовь. Пожалуй, это всё, что я могу ей дать. Отчетливо понимаю, что в действительности больше от меня ничего не зависит. Мы идем в темноте наудачу».

Поворотным в истории стало сообщение от 20 января 2014 года, которое до сих пор я храню в телефоне: «Дмитрий, здравствуйте. Это Хабенский Костя. Думаю, у меня есть для вас полезная и важная информация. Напишите, пожалуйста, если вам это понадобится. И держитесь».

Константин связывает меня с Инной – мамой его жены Анастасии, жизнь которой трагически оборвал тот же самый рак, что диагностирован Жанне. Константин и Инна. Спасибо, что вы не оставили нас в беде.

По телефону Инна безошибочно перечисляет препараты, которыми пичкают Жанну. Для человека, ставшего свидетелем подобной болезни, достаточно одного взгляда на фотографию. Инна настаивает, чтобы мы связались с госпиталем, в котором проходила лечение ее дочь. Возможно, у Жанны есть шанс на спасение. Есть новый прогрессивный препарат. Только госпиталь этот не в Нью-Йорке, где мы находимся, а на противоположном побережье страны, в Лос-Анджелесе. Cedars-Sinai, «Синайские кедры». «Срочно свяжитесь с Юлией Любимовой, научным сотрудником клиники, она всё объяснит». Я аккуратно заношу в телефонную книжку телефон Юлии и, откровенно говоря, боюсь звонить. Ведь здесь, в Нью-Йорке, куда мы попали с таким трудом, в клинике с мировым именем для нас есть план, в который мы так верим. Стоит ли теперь что-то менять?

Клиника Sloan Kettering, как и многие здания в Нью-Йорке, мало заметна со стороны. Неброская вывеска, отливающая серебром на холодном январском солнце, окна в пол, автоматически раздвигающиеся входные двери. Единственная примета – кресла-каталки у входа. Каждого гостя приветствует улыбчивый человек. Сложно сказать, кто он: администратор, работник службы информации, быть может, даже бывший пациент или просто портье. Отличает его главное – он встречает каждого улыбкой. Многих помнит по именам, готов любезно подсказать, на какой этаж подняться или во сколько прибудет рейсовый автобус клиники, который развозит всех желающих пациентов по домам. Здороваясь, он произносит очень простые слова: «Вы хорошо выглядите сегодня», «Хорошее утро, не правда ли?», «Рад вас видеть». Они будто выдергивают из оков леденящего страха болезни, из одиночества, из вакуума. Улыбка этого человека будто дает заверение, что всё поправимо, вы пришли по нужному адресу, здесь помогут. Казалось бы, такая мелочь – улыбка и приветливое «здравствуйте».

Нам на пятый этаж. Большой больничный лифт больше напоминает грузовой кузов – настолько он велик и вместителен. Наполовину заполнен пациентами в колясках. Тут, среди «своих», мы точно не белые вороны. На этаже нас встречает деловитая девушка. Улыбается. «Ваше имя? Фамилия доктора? Вот номер вашей очереди. Присядьте где вам будет удобно. Вас вызовут». В очереди нет приоритета – сиди и жди, пока не пригласят. Иногда пять минут, а иногда и час. Помещение для ожидания большое, есть кресла и даже диваны. Некоторые ожидают стоя, многие сидят, кто-то, обессилев, лежит, подложив под голову куртку. Болезнь уравняла всех в правах, уничтожив понятие статуса и даже тяжести состояния. Все равны. И не важно, идешь на поправку или тебя колотит припадок. Все одинаково терпеливо ждут, когда пригласят в кабинет.

Ждем долго. Я даже злюсь: мы летели в Нью-Йорк с ощущением, будто нам посчастливилось стать участниками сверхважного научного эксперимента, революционного прорыва в медицине. Да это же как в первый раз полететь в космос! К нам, как мне казалось, должны относиться как к первооткрывателям, первопроходцам, как к Юрию Гагарину или Нилу Армстронгу. Но нет, к нам не относятся как к Юрию Гагарину – мы сидим в очереди. Время от времени подходят медсестры. «Подождите еще чуть-чуть», «Скоро мы примем и вас». Правда, каждый раз добавляя: «Мы очень рады, что вы здесь, надо сказать, что вам невероятно повезло. Единицы смогут принять участие в этом исследовании».