Работа

На первый взгляд может показаться, что, если в каких-то районах происходит процесс джентрификации, значит в других должен протекать обратный процесс — иначе куда деваться всем этим малоимущим? Действительно, в сельских районах и некоторых городах «Ржавого Пояса», цены на жильё и землю падают вместе с убылью населения. Но в большей части густонаселённых районов страны цены на собственность растут. Джентрификация — это воплощённый в недвижимости процесс, при котором богатые становятся ещё богаче, а бедные — ещё беднее, ведь рабочие вынуждены тратить всё больше денег на жильё.

Как ни парадоксально, однако лучший способ защиты района от джентрификации — это его разрушение. Придётся превратить ваш район в такое место, где не захочет жить никто более богатый, чем вы, если у него есть выбор. Если вы слишком сильно вложитесь в улучшение квартиры, которую арендуете, или жилого пространства района, где живёте, вас выселят. Вы просто набиваете карманы ваших эксплуататоров. Когда вы внезапно зарабатываете на пару сотен долларов больше — не действуйте по шаблону для мелких буржуа, не вкладывайте в улучшение жилья! Поступайте по–пролетарски: вложите «в безопасность». Сделайте ваш район непривлекательным для богачей. Чтобы землевладельцы и арендодатели не смогли найти клиентов среди толстосумов. Вот что такое безопасность для низших классов!

Это также помогает понять кажущееся бессмысленным насилие в бедных районах. И всё же вряд ли подобный совет придётся по душе многим малоимущим, которые всеми силами стараются выбраться из ситуации, в которой оказались.

Джентрификация подливает масла в огонь расовых противоречий: этот процесс отчасти порождён асимметричной динамикой между классами и расами, ведь белые бедняки, заселяясь в «цветной» район, «подготавливают почву» для белых из среднего класса. Борьба с джентрификацией — очень непростая задача. Можем ли мы винить бедняков в том, что они ищут для себя доступное жильё? Или виноваты спекулянты, идущие за ними по пятам? Способны ли мы вообще отличить одних от других? Можем ли мы сопротивляться джентрификации, просто озвучивая моральные возражения против экономическго давления? Или, может быть, наивно вообще думать о том, чтобы остановить её, не уничтожив сам капитализм?

Мы можем сколько угодно говорить о свободе, но реальность такова, что мы живём в мире со слишком большим количеством стен.

Сначала стен было очень немного: Адрианов Вал, Великая Китайская Стена, Берлинская Стена. Теперь же они повсюду. Стены вчерашнего дня не были разрушены, они скорее распространились подобно вирусу, проникнув в общество на всех его уровнях. Уолл–стрит (Пристенная Улица) названа так в память о частоколе, который построили африканские рабы для защиты европейских колонистов. Это очень показательный пример: теперь больше нет нужды заграждаться от внешнего врага, задача в том, что в интересах торговли необходимо сохранить расслоение общества при отсутствии «внешней» угрозы.

Это расслоение может принимать различные формы. Есть физические границы: огороженные от остального мира поселения богачей, частные торговые комплексы и кампусы дорогих ВУЗов, КПП, лагеря беженцев, КСП и колючая проволока на границе. Могут быть социальные границы: клубы «только для мужчин», сегрегация сообществ по расовому или классовому признаку, невидимые границы в школах, отделяющие «крутых» учеников от «зануд». Могут быть границы, обеспечивающие контроль над распространением информации: сетевые файерволлы, права доступа, зашифрованные базы данных. С точки зрения правящей элиты, чем больше границ можно навязать с помощью неравного доступа к информации или власти, тем лучше. Потому что такого рода контроль предпочтительней, чем минные поля, военные и ЧОП, хотя и они никуда не исчезали.

Границы не просто разделяют страны — они существуют повсюду, где люди живут в страхе рейдов миграционной службы, где люди вынуждены соглашаться на низкую зарплату из-за проблем с документами. В другую сторону границы также расширяются: в Северной Африке существуют такие лагеря предварительного заключения, которые по сути осуществляют для ЕС контроль над потоком иммигрантов. Достаточно посетить трущобы Киншассы и Фрогнер–парк в Осло, чтобы увидеть как много барьеров их разделяет.

Конечно, даже в Осло можно встретить иммигрантов, которым живётся ничуть не лучше, чем на родине, в то время как у класса коллаборационистов в Киншасе намного больше власти и богатства, чем у cреднестатистического норвежца. Мир не просто горизонтально разделён на пространственные зоны. Он разделён ещё и социально- на зоны привилегий или доступа . Американо–Мексиканская граница — это часть той же структуры, что и сетка–рабица с колючей проволокой, не дающая бродяге попасть на территорию парковки, или ценник на «органической» продукции в супермаркете, который удерживает простых работяг от покупки здоровой пищи. Всё это — тоже стены.

А кто обычно содержится внутри стен? Заключённые. Если заключённый — это человек, чья свобода ограничена стенами, тогда кто мы?

Новый тип стен на всех действует по–разному. Кто-то вынужден батрачить в потогонных мастерских, производя товары, которые отправятся в такие края, о которых рабочий не смеет и мечтать. Другим приходится носиться по всей планете, проклиная длинные перелёты и толчки при переходе на сверхзвук. Парадоксальным образом расползание стен в нашем обществе связано с тенденцией к постояннму перемещению. Это оказывает влияние как на бедных, которые вынуждены гоняться за рабочими местами, так и на богатых, гоняющихся за самим рынком. Выходит, что задача новых стен — не столько блокировать движение, сколько направлять его.

Большая часть вынужденных путешествий кажутся добровольными, многие из них сохраняют для нас романтический ареол «путешествия в неизведанное». Но если рассматривать явление в целом, то складывается впечатление, что ураганные ветра экономики подхватили и носят нас туда–сюда, как Элли из «Волшебника Изумрудного Города». Индустриализация привела к предыдущей волне переселений, в результате которой рабочих согнали из деревень в города, разрушив традиционный семейный уклад и сделав нуклеарную семью основой общества. Новая волна переселений разрушает нуклеарные семьи.

Вечное путешествие и переселение дробит сообщества, сложившиеся в результате многолетнего совместного проживания, разрушает общественные связи и общие культурные ценности (в соответствии с которыми, совместная деятельность важнее, чем обмен). Когда вы находитесь в тысячах километров от дома, вам волей–неволей приходится питаться в ресторанах, даже если вы всегда предпочитали огороды и совместную готовку. Когда все вокруг постоянно в пути, накопление капитала кажется более осмысленным, чем попытки сформировать долгосрочные отношения или привязанности. Капитал можно реализовать везде, а личные связи — товар штучный и уникальный. В другом городе его не продать. И по мере того, как мы становимся всё более разобщёнными, мы всё больше ощущаем потребность в очередной раз собрать все пожитки и переехать на новое место в поисках утраченного.