Борис Тетенбаум - Гений зла Гитлер

Окончание военной кампании всегда влечет за собой так называемую операционную паузу. Если кампания успешна, следуют всякого рода публичные церемонии – например, торжества по случаю победы, пышное награждение победителей, и так далее.

Дальше происходит нечто более конфиденциальное, что широкой публике уже не сообщается: скажем, оценка действий собственных войск, желательно – максимально трезвая и объективная, выяснение возможных планов противника, подсчет как имеющихся резервов, так и приобретенных ресурсов.

И обзор вновь открывающихся перспектив.

С награждением победителей в конце сентября 1939 года в Рейхе все прошло вполне традиционно, а вот с конфиденциальной частью – уже несколько не так.

В этом смысле интересны размышления генерала Франца Гальдера.

В чисто военном отношении он был доволен достигнутым результатом – польские войска были полностью разбиты, сделано это было в короткое время, потери, понесенные вермахтом, были невелики [1].

Но для него это было не слишком поучительно – результат «Польской кампании» был предрешен.

У Германии был большой перевес в численности войск, в техническом оснащении – просто огромный, а уж о качестве управления и командования нечего было и говорить. Поляки попытались защитить всю свою линию границы, а поскольку она шла подковой, которая от Восточной Пруссии и до Словакии вдавалась в территорию под контролем Рейха, то они еще до начала войны оказались наполовину в окружении. Разгром польской армии был быстрым, закономерным, и вторжение Красной Армии в восточную часть Польши просто забило последний гвоздь в ее уже свершившееся поражение.

Гальдера, конечно, беспокоили многие вещи. Например, движение войск было не столь быстрым, сколь ему бы хотелось. Пехотные дивизии вермахта шли вперед с хорошей скоростью 30–35 километров в день, но вот танковые части разочаровали. Они обгоняли пехоту, но не решающим образом – их средний пробег в день составлял около 35–40 километров.

Качество танков тоже было не на высоте. Вермахт воевал тем, что было, – и в ход пошли учебные машины весом в шесть тонн, со слабой броней и вооружением в виде двух спаренных пулеметов. Танковые дивизии надо было самым серьезным образом подтягивать и реорганизовывать, и на это требовалось время.

В начале октября 1939 года генерал Гальдер очень опасался нежелательного развития событий на Западе и очень хотел скорейшего достижения мира. В чем решительно расходился во мнении с Адольфом Гитлером.

У того были совсем другие планы.

Их можно проиллюстрировать цитатой из мемуаров А. Шпеера. Тот в качестве любимого архитектора Гитлера демонстрировал ему макет одного из тех грандиозных зданий, которыми фюрер намеревался украсить Берлин после победы.

И однажды весной 1939 года произошло вот что:

«… [ Гитлер ] ткнул пальцем на имперского орла со свастикой в когтях, который должен был венчать на высоте 290 м дворец с куполом:

«Это нужно изменить. Теперь тут орел должен быть не над свастикой, он должен победоносно держать в когтях весь мир. Венцом этого величайшего творения зодчества в мире должен быть орел над земным шаром ».

Генерал Франц Гальдер виделся с Адольфом Гитлером намного реже, чем архитектор Альберт Шпеер. Про «германского орла, победоносно держащего в когтях весь мир», он от фюрера, скорее всего, не слышал. Но конечно, общее направление мысли вождя Рейха было известно – и поэтому надо очень серьезно присмотреться к строчке, датированной 14 октября 1939 года и оставленной Гальдером в его дневнике.

Там он ведет речь о перспективах, открывающихся перед Германией после «польской победы», считает, что налицо три возможных альтернативных курса действий, и дальше он все три перечисляет:

«…атака, [или] выжидание, [или] фундаментальные изменения» .

И с «атакой», и с «выжиданием» все более или менее ясно. Речь идет о курсе действий на Западном фронте, развернутом против Франции и Англии, – там можно атаковать, как хочет фюрер, или следовать примеру противника и выжидать, как советуют фюреру многие крупные германские военные, начиная с командующего сухопутными силами вермахта генерала фон Браухича.

А вот «фундаментальные изменения» вызывают вопрос – что же тут, собственно, имеется в виду?

Согласно давней традиции, у прусских военных высшего ранга долг не сводился к бездумному повиновению. Они не решали вопросы войны и мира – война, согласно Клаузевицу, была продолжением политики. Но высшей обязанностью человека, стоящего на посту начальника Генштаба, его святым долгом перед Богом, страной и собственной совестью было дать политикам квалифицированный профессиональный совет по поводу методов ведения войны. Он был обязан предупредить их, если они затевали явное безумие, изо всех сил пытаться их убедить – а если его совет отвергали, ему следовало немедленно уйти в отставку. Генерал Людвиг Бек именно так и сделал.

А генерал Франц Гальдер своей отставки Гитлеру не предложил.

И чем больше обращаешься к контексту того, что происходило в Германии осенью 1939 года, тем больше приходишь к интересному выводу: удивительной особенностью оценки Польской кампании 1939 года, сделанной Гальдером, было серьезное обсуждение возможности физического устранения главы государства.

Во всяком случае, убедить Гитлера генерал Гальдер не надеялся.

У него были для этого серьезные основания. 6 октября 1939 года Гитлер произнес речь в рейхстаге, в которой он предложил мирную конференцию великих держав Европы с целью «урегулировать все возникшие недоразумения» .

Первым пунктом этого предложения было заявление, что раздел Польши между Германией и СССР есть свершившийся факт и отмене он не подлежит. Дальше была нарисована картина совершенно напрасных, но поистине ужасных страданий и разрушений, которые последуют в том случае, если его мирное предложение будет отвергнуто.

Но тогда вся вина за случившиеся беды падет на головы тех «безответственных поджигателей войны, представителей международного еврейского капитализма и журнализма» , которые только и норовят столкнуть народы в военном противостоянии.

Эта шпилька, несомненно, метила в Черчилля.

Черчилль, собственно, в капитализме замечен никогда не был – под «международным еврейским капиталом» , скорее всего, имелся в виду Леонард Джером [2], отец его матери.

Но вот насчет журнализма – чистая правда. B 1936 году после долгой и бурной политической карьеры Уинстон Черчилль, достопочтенный член парламента от округа Эппинг, был, по-видимому, наиболее высокооплачиваемым журналистом в Англии.