Леся Рябцева - Эхо Москвы. Непридуманная история

Я позвонила Венедиктову и пересказала ему новости. Венедиктов проорал в трубку, что это полная ерунда и такого просто не может быть, но добавил, что едет на «Эхо». Юлий Гусман, который только вышел из нашей студии, шел по эховскому коридору и плакал, не скрывая слез.

Тогда я впервые поняла, что хочу быть продюсером – работать с эховскими гостями. Тогда я обзванивала наших спикеров, просила дать нам комментарий, потом бежала в студию и набирала их уже в прямом эфире. В тот вечер мне помогала наш программист Ира Чеснокова, она сидела за референтским столом, отвечала на звонки, успевая при этом делать свою работу.

Мои воспоминания о «Норд-Осте» одновременно самые яркие и самые замутненные. Мы работали сутками – и днем, и ночью. Сотрудников из службы информации – Алену Степаненко и Антона Черменского приходилось буквально силой выталкивать с работы.

На референтские телефоны постоянно кто-то звонил – одни проклинали нас за то, что мы приняли в прямом эфире звонок от террориста и дали ему слово, другие благодарили за то, что мы рассказываем больше остальных. К нам в студию без предупреждения приходили разного уровня спикеры. Ночью на несколько минут мог забежать Михаил Платонов, тогда руководитель Московской Городской думы, просто потому что он обещал нам интервью днем.

Эти двое с половиной суток казались мне вечностью, одним долгим тяжелым днем. В конце концов, на «Эхе» стали ходить слухи, что «Норд-Ост» будут брать штурмом. Уходя с работы, сотрудники просили меня позвонить им и сказать только одно слово – «да», если произойдет штурм, а я отвечала, что этого никогда не случится. Как говорит Ира Чеснокова, я не помню сама, 26 октября рано утром я позвонила ей домой и произнесла только наше ужасное кодовое слово.

«Норд-Ост» оставил на всех нас сильный отпечаток, хоть это и было давно, мы никогда этого не забудем. После этой трагедии я ушла из референтской службы и стала работать продюсером.

Сейчас мой голос, дрожащий от самой мысли о том, что он войдет в историю наравне с голосами великих, звучит на «Эхе». И конечно, я безумно счастлива этому, а также тому, что у меня есть возможность быть частью феномена под названием «Эхо Москвы».

Любой нормальный человек понимает слово «программист» как «специалист по компьютерному программированию». Но так как весь наш внутренний язык вырабатывался стихийно и бесконтрольно, то и эта служба – служба планирования эфира – со времени своего появления называется «программисты». Чтобы не путать людей «с воли», стараемся не называть их так, в результате получаются какие-то «планировщики эфира», «программисты, только другие» и даже «программологи».

Кстати, появились программисты далеко не сразу. Сначала эфир был короток, потом другие были заботы, одним словом, служба возникла уже совсем официально в 96-м году. Первыми программистами были Рузана Закарьян, Артур Якубов и Ирина Чеснокова. Согласно одному древнему документу, работали они посменно с 8:30 до 20 часов и отвечали за «программу передач и внесение изменений в нее». К ним следовало обращаться по вопросам хронометража и времени выхода программ, анонсов, подводок к записанным программам, размещения коммерческих передач и так далее. Это все до сих пор входит в круг обязанностей программистов.

Ну вот, представьте себе, что вы – программист. У вас есть шаблон сетки вещания, вы его аккуратно выверяете, вставляете хронометраж передач и рекламных блоков, указываете (и показываете) размеры выпусков новостей, ставите имена ведущих и гостей и даже помечаете, какой фрагмент «живой», а какой – записанный. Вы такой весь методичный, довольный, все нарисовали и бежите всем эту сетку раздавать. Одну – ведущему, одну – звукорежиссеру, еще одну – в службу информации. Можете сидеть и радоваться. Ага. А потом служба информации обнаруживает срочные новости, и запланированный выпуск в три минуты становится пятиминутным. А рекламный блок внезапно (из-за технического сбоя, например) «подвисает», и рекламу из него надо переносить в другие блоки. А потом гость оказывается еще в лифте, вы срочно ставите перед ним записную передачу на 3 минуты, а через три минуты выясняется, что гость в лифте не в нашем здании – перепутал. И да, он будет, но через 7 минут. Короче говоря, мало нарисовать (то есть изменить и распечатать) сетку часа, надо, чтобы она была максимально приближена к реальности. И поэтому программист всегда бодр, поджар, быстро бегает и очень быстро соображает. И ругается иногда громко. И после некоторых эфиров может поседеть. И да, он (а обычно – она) тратит очень много бумаги. Потому что каждое изменение в сетке надо отразить, распечатать и всем-всем заменить старую сетку на новую. Бегом.

Когда вы слушаете в эфире вчерашнее «Особое мнение» или вообще архивную передачу пятилетней давности, вам невдомек, наверное, что из-за перемены места в эфире многое меняется. И если вчера беседа прерывалась два раза, то сегодня – один или ни одного, или пять лет назад был предновогодний вечер, а сейчас вот как раз 8 Марта. Когда в эфире нужно дать так называемый «повтор» – это тоже искусство программиста. Потому что повтор надо исполнить в том виде, в каком он встанет в эфир. Берете 49 минут грязными , с новостями внутри и прочим, и быстро-быстро, удаляя все лишнее, монтируете так, чтобы получилось, например, две части по 9 и 12 минут соответственно. Идеально, чтобы в начале каждой части ведущий говорил, что происходит, представлялся и называл гостя, ну или хотя бы начинал с вопроса. И да, нужно слушать всю передачу, целиком, понимая, что можно отрезать, чего нельзя и что удалить прямо-таки необходимо. Что касается Нового года и 8 Марта, то, разумеется, в прямом эфире на них ссылаются, а на повторе это тоже надо удалять, аккуратно и ненавязчиво. Это называется «все привязки я отрезала». Ну, или «там по актуалке ничего, можно брать целиком». «Актуалка» – это даже упомянутый день недели, пожелание «доброй ночи» или поздравление милых дам, не говоря уж о «том, что сейчас происходит на Пушкинской площади». Поэтому программисты нежно любят ведущих, которые либо вообще ловко избегают большинства «привязок», либо не менее ловко делают паузы, не налезают на гостей и вообще создают комфортные условия для монтажа. И кстати, «по смыслу» программисты тоже монтируют. Но не для того, чтобы исказить ценное мнение хорошего человека, а чтобы банально сократить размер и разделить на части. Иногда бывает, что «такой хороший, резать жалко», а иногда – «прям не знаешь, что и взять-то».

Я много лет работала программистом, и верьте, я могу отрезать от фразы «не надо переживать» и «не», и даже «пере». Это можно. Но не было случая, чтобы при монтаже программы потребовалось бы изменить смысл сказанного на противоположный. Зато помню много случаев, когда довольно унылый гость или просто человек тяжело и мучительно говорящий после монтажа оборачивался веселым и бойким оратором. Программисты любят сокращать хронометраж не за счет речи гостей, а за счет пауз, мычаний, представлений, объявлений времени и номеров телефонов. Некоторые известные люди вошли в легенды службы потому, что при подрезке всех их мычаний и пауз объем выступления сокращается почти вдвое. А некоторые инфореференты, тонмейстеры, звукорежиссеры и программисты хранят все отрезанное в тайных папочках и иногда склеивают вместе. Самореклама «Сути событий» Сергея Пархоменко дает представление о так называемой «бяке». Так называются ролики, нарезанные из оговорок, ошибок и мычаний. Самые смешные оговорки делаются, конечно, теми, кто начитывает текст в студии, они иногда переговаривают трудное слово по тридцать раз и где-то с десятого начинают ругаться и стонать. Но для анонсов программисты берут не это. Наиболее яркие и необычные высказывания «звезд» эфира из самого эфира и выписываются. Теми самыми программистами.