Владимир Познер - Противостояние

В. ПОЗНЕР:Не хватает мужчин, очевидно, в вашем понимании того, что есть мужчина. И вообще, что есть мужчина в вашем понимании? Демография — бог с ней.

Р. ЛИТВИНОВА:Так я говорю, даже в численном…

В. ПОЗНЕР:Понимаю. А если говорить о качественном?

Р. ЛИТВИНОВА:Качество тоже упало, желает лучшего. Сейчас очень сильно стираются границы между мужским и женским. Сейчас же мужчины уже берут на себя женские функции, а женщины — мужские. Стирается все. Даже в одежде. Есть женщины, которые ни разу в жизни не надевают ни одну юбку. Короче говоря, в этом смысле мужское и женское, все объединяется в одно целое. Так же, как и весь мир.

В. ПОЗНЕР:И тогда нет ни мужского, ни женского, получается?

Р. ЛИТВИНОВА:В конце концов, видите, соединяется в какое-то некое существо. Я, конечно, с этим не согласна, но это так.

В. ПОЗНЕР:Вообще, вы мне должны попытаться объяснить свой взгляд, потому что… Вот вы, например, говорите так: «Я не люблю мужчин, я не люблю женщин…»

Р. ЛИТВИНОВА:Это я не говорю так. Это, между прочим, я написала для героини из новеллы Киры Муратовой. Там маньячка, которая убивала женщин, которые отказывались от своих детей. И когда у нее спрашивали концепцию жизни, она говорит «Я не люблю детей, я не люблю животных…»

В. ПОЗНЕР:«Мне не нравятся люди. Этой планете я бы поставила ноль».

Р. ЛИТВИНОВА:«Я бы поставила ноль». Но это говорит героиня, убийца и маньяк.

В. ПОЗНЕР:А вы так не думаете?

Р. ЛИТВИНОВА:Нет, конечно.

В. ПОЗНЕР:А если б надо было поставить оценку этой планете, вы бы какую поставили?

Р. ЛИТВИНОВА:Все-таки повыше.

В. ПОЗНЕР:Выше нуля — это не трудно. А сколько? Единицу?

Р. ЛИТВИНОВА:Как можно поставить планете оценку?

В. ПОЗНЕР:Я согласен с вами, да. Вообще, ваш внешний облик, по крайней мере публичный, совершенно, на мой взгляд, не похож на внутренний.

Р. ЛИТВИНОВА:Раскосяк такой. Я согласна.

В. ПОЗНЕР:То есть внешне вы обворожительны, красивы, изнеженны чуть-чуть, чуть декадентская, покачивающаяся на высоких каблуках, изящная и так далее.

Р. ЛИТВИНОВА:Мне так кажется красиво.

В. ПОЗНЕР:Красиво. Внутри вот что происходит — я вас цитирую: «Человечество в конце концов само себя погубит, как это ни печально. Я скорее трактую жизнь как один сплошной страх, к которому надо идти навстречу и не избегать страданий. Я всегда говорю и держусь этой версии, что смысла у жизни нет, его назначает каждый человек, назначает себе сам. И все равно ничего сделать нельзя — все ухудшается, климат тоже, ну и конец света. Ну и что? Я в этом живу». И об отчаянии вы говорите так: «Оно так питательно. Я люблю поотчаяться, без остатка. Потому что если уж болеть, так болеть, а если отчаиваться, так без остатка». Какое-то такое несоответствие между вот этой внешней и… Что у вас внутри-то? Вы очень печальный человек?

Р. ЛИТВИНОВА:Нет, мне кажется, я очень позитивный человек. Иногда все-таки нужно же отдаваться каким-то страданиям. Там все вырвано. Эти журналисты, конечно, собаки, они берут из разных концов и настригают эти фразы. Я говорю, что нужно идти на испытания, не огибать их. Надо идти. И если тебе предназначен какой-то телефонный разговор, какой-то страдательный момент, ты идешь на него. Я не хочу это огибать, это нельзя. Мне нравится впасть в какое-то страдание и пострадать. Это для меня питательно, даже отрицательные моменты. Мне нравится их превращать в плюсы. Но видите, это все теория такая…

В. ПОЗНЕР:Вы помните фильм «Пролетая над гнездом кукушки»? Сцена, где герой пытается на спор вырвать умывальник, раковину, ему не удается…

Р. ЛИТВИНОВА:И он говорит: «Я хотя бы попытался».

В. ПОЗНЕР:И он уходит, и они над ним похихикивают, и он говорит: «По крайней мере, я попробовал». Вы это имеете в виду — идти навстречу, все равно пытаться, даже если ничего не получится, но не важно, это надо делать?

Р. ЛИТВИНОВА:Вы знаете, как это? Ты проезжаешь мимо какой-то аварии. И все говорят: «Не смотри, не смотри, не надо», и не выходят. Но это я говорю очень теоретически. Но я не пройду мимо. Если лежит человек, 10 человек мимо него пройдут, я не пройду мимо. Если какое-то испытание тебя ждет, все-таки я на него пойду. В этом смысле. Уж если ты влюбился, то нельзя пропускать этот момент.

В. ПОЗНЕР:Просто мне очень интересно… Вы сказали «Влюбился». Есть страсть, есть влюбленность, и есть любовь.

Р. ЛИТВИНОВА:Некоторые не различают.

В. ПОЗНЕР:А вы различаете?

Р. ЛИТВИНОВА:Мне кажется, когда приходит любовь, ты уже понимаешь, что все остальное были именно все эти мелкие подчувства.

В. ПОЗНЕР:Влюбленность — это подчувство?

Р. ЛИТВИНОВА:Влюбленность — это такое, я бы сказала, живительное, питательное. Надо все время влюбляться в кого-то. Это так омолаживает, вносит какое-то тебе счастье, вдохновение.

В. ПОЗНЕР:А можно любить человека и быть влюбленным одновременно в другого?

Р. ЛИТВИНОВА:Абсолютно, да. Мне кажется, так и надо. Обязательно. Обязательно кем-то очаровываться. Мне говорила одна подруга очень смешно, она говорила «без проникновения». Ты же можешь очаровываться каким-то талантом. Не знаю, у меня такое постоянно. Я себе разрешаю сверкать глазами, да хоть в вашу сторону. Понимаете? А для творческих людей… Обязательно надо влюбляться.

В. ПОЗНЕР:Надо влюбляться? И при этом можно спокойно любить другого человека?

Р. ЛИТВИНОВА:Да. И быть верным, преданным, другом. Сами понимаете.

В. ПОЗНЕР:Вы верите вообще в моногамию?

Р. ЛИТВИНОВА:В моногамию? В принципе, я такая и есть. Мне кажется, что это какая-то бессмыслица — везде выискивать себе что-то.

В. ПОЗНЕР:Моногамия, вы же понимаете, это ты верен одному человеку в течение всей своей жизни.

Р. ЛИТВИНОВА:Да. Мне кажется, это сохраняет твою энергию.

В. ПОЗНЕР:Но вы же дважды были замужем, правильно?

Р. ЛИТВИНОВА:Ну, вот… «Дважды замужем». То есть мы будем про личную жизнь говорить?

В. ПОЗНЕР:Нет, я больше не буду. Но просто моногамность…

Р. ЛИТВИНОВА:Верю. И каждый раз верила. Честное слово.

В. ПОЗНЕР:Тогда понятно. Это другое дело.

Р. ЛИТВИНОВА:И тоже, кстати, сначала смиряешься, а потом веришь, а потом думаешь «нет, не могу я так» и сселяешься куда-то в другие территории.

В. ПОЗНЕР:Значит, вы сказали, что… Ладно, насчет старости понятно. Вообще не кажется, что стареть не только вообще тяжелая вещь, но, может быть, в России еще более тяжелая, чем где-то?