Юрий Поляков - Государственная недостаточность. Сборник интервью

– Когда я писал свои статьи в начале 90-х, то слово «патриот» считалось бранным. (Эта традиция пришла к нам из Западной Европы. Для Гейне «патриот» было бранным словом. Для американцев не было, они ракеты свои называли «Patriot».) Тогда был мощнейший водораздел. Для проамериканско-либеральной среды патриот был враг. А патриоты в той жесткой поляризации воспринимали любое проявление демократизма и либерализма как угрозу стране. Видимо, для той эпохи, как для периода противостояния «белых с красными», это было естественно. Но не будем забывать, что потом многие «белые» оказались среди «красных», а из многих матросов и недоучившихся гимназистов выросли люди, которые потом подняли страну до ее высот. Человек в динамике. Сейчас ушла эпоха манихейского разделения на патриотов и демократов. Сейчас, на мой взгляд, независимо от того, кто человек по убеждениям, по крови, важно одно: если внутренний настрой человека, его философия, его деятельность направлены на укрепление Российского государства как важнейшего самостоятельного центра мировой цивилизации – этот человек для меня патриот. Если же человек нигилистически относится к нашей государственности и культуре, если его деятельность направлена против России – он для меня «антипатриот». Сейчас слово «патриотизм» равняется слову «государственник» и слову «созидатель».

– Часто говорят: «Русский тот, кто любит Россию». Есть ли русский дух, в чем он? Чем мы, русские, отличаемся от других народов?

– Сложнейший вопрос. Об этом написана масса литературы, есть разные точки зрения. Я могу сказать лишь о своем опыте. Когда я себя ощутил русским? Я получил совершенно нормальное интернациональное воспитание и где-то до конца 80-х годов просто знал, что я русский, потому что у меня все родственники – русские: мама, папа, бабушки, дедушки, погибшие на войне. Обе мои ветви по материнской и отцовской линиям – из Рязанской губернии. В конце 80-х годов я стал ощущать себя русским, когда увидел, что началась мощнейшая атака на русское государство, русскую культуру, русские духовные ценности и началось их разрушение. Я вначале даже не понимал, в чем дело. Помню, читаю какую-то газету, смотрю что-то по телевизору и вдруг чувствую, что у меня внутри поднимается даже не интеллектуальный, а эмоциональный протест – адреналин выбрасывается в кровь. Думаю, в чем дело? А просто сказали какую-то гадость о Куликовской битве. Тогда и началась эта самоидентификация – я же русский. Русский – тот человек, который воспринимает угрозу русской культуре и государственности не на интеллектуальном, а на биологическом, на клеточном уровне. Это, видимо, есть у всех народов. А ведь я в то время был весьма обласкан либеральной интеллигенцией: я печатался в журнале «Юность», входил в ПЕН-клуб. В принципе мне всего хватало: я не вылезал из заграницы, меня приглашали читать лекции многие зарубежные университеты, предлагали различные политические должности. И требовалось только среди этих людей сидеть и молчать, и все было бы в порядке. Но я не мог этого допустить на биологическом уровне, я чувствовал, что от этих людей, от их мировидения исходит угроза русской цивилизации. И я ушел от них. Они сами при этом обалдели: «Какая тебя муха укусила, чем мы тебя обидели?» – «Никто меня не обидел, но то, что вы делаете, меня разрушает изнутри». Было какое-то заседание по поводу событий в Вильнюсе, и стали составлять письмо. Я говорю: «Подождите, как-то письмо составлено не так. Получается, что русские во всем виноваты». Я долго спорил, потом все-таки подписал письмо, но, когда оно было напечатано, я отчетливо понял, что мне с ними не по пути, ведь я думал о тех событиях по-другому, а мне навязывали какое-то командное мнение. Я сразу от всего этого отошел…

– После такого разговора было бы глупо спрашивать, хотел бы Юрий Поляков жить в каком-то другом государстве, кроме России. Но я полагаю, что существуют в мире страны, близкие вам по духу, в которых приятно бывать…

– Вопрос о смене места жительства передо мной вообще никогда не стоял. Мое психоэмоциональное устройство таково, что, если я нахожусь где-то за границей больше двух недель, у меня просто начинается какое-то системное заболевание организма: мне плохо, я начинаю болеть. Казалось бы, ходи, гуляй, думай. Не могу…

– Оторванный от родной почвы, почувствовали, что питание закончилось, батарейки сели… При этом как же нам жить в государстве, которое называют бандитским, где народ отстреливают, как куропаток. Легко ли, любя нашу страну, жить в сегодняшней России?

– Проблема заключается в том, что нынешняя российская власть по своей социально-исторической роли – наша союзница. Любая власть заинтересована в том, чтобы в стране был порядок. Но наша нынешняя власть испытывает страшное давление со стороны «нуворишей», которые очень боятся восстановления нормальной государственности, потому что такова логика государственного организма, что, как только он начинает функционировать нормально, сразу возникают вопросы: а куда делось это? а кто унес вот это? а почему нефть вот здесь, а не там? Поэтому олигархи боятся порядка. Задача людей, которые хотят, чтобы Россия вышла из кризиса и мощно развивалась, – заставить власть выполнять свои должностные обязанности. Руководство же страны должно понимать, что 99 % населения заинтересовано в том, чтобы власть была властью. Тогда все постепенно наладится. Но, заметьте, логика движения свидетельствует о том, что наиболее одиозные олигархи удалены. Это естественный процесс, а то, что было прежде, – противоестественно.

– Вы верите в светлое завтра России?

– «Светлое завтра» – светский символ веры русских людей. Один из признаков русскости – мистическая вера в особую миссию России, в ее светлое будущее. С этим связаны во многом те духовные, научные и исторические вершины, на которые мы поднялись. Те народы, у которых есть вера в миссию своего государства, чего-то добиваются. Вера в высочайшую мировую миссию России неотделима от русского человека.

– Юрий Михайлович, 22 апреля исполняется 75 лет со дня выхода в свет первого номера «Литературки». В связи с этим мой первый вопрос будет банальным, но совершенно необходимым: с какими мыслями, чувствами и надеждами вы подошли к этому юбилею?

– Надо сказать, что это 75-летие – со дня возобновления нашей газеты, а не основания. Первый номер «Литературной газеты» вышел 1 января 1830 года при ближайшем участии Пушкина и Вяземского. Но уже в августе того же года за материалы о Французской революции Дельвигу было запрещено редактировать издание, и газету возглавил О. Сомов. С 31-го по 40-й год газета не выходила, а потом была возобновлена и выпускалась почти десятилетие. В этот период ее редактировали такие известные литераторы, как А. Краевский, Ф. Кони, Н. Полевой.