Юрий Поляков - Государственная недостаточность. Сборник интервью

– А разве она у нас еще жива?

– Вполне. Только мимикрировала и прикрывается теперь не классовыми, а общечеловеческими ценностями. Из фильма при подготовке к эфиру было вырезано несколько очень важных, на мой взгляд, сцен об эволюции, точнее, деградации российского либерала. В романе и в фильме есть такой Верстакович, который в девяносто первом умоляет офицеров не стрелять по Белому дому, а в девяносто третьем командует им «огонь!». Сцены были изъяты из смонтированного фильма. Причем, все это, насколько мне известно, сделали с ведома К. Эрнста, руководителя телеканала. О вырезанных любовных сценах даже не говорю. Но это можно хотя бы объяснить заботой о нравственности.

– Выходит, цензура заключена в мнении одного человека, который решает, пущать или не пущать. Посмотрев фильм в узком кругу, решили фильм «подправить»… Наверное, это хуже, чем цензура, потому что та действовала на основе инструкций, а в данном случае все решает один человек.

– Но «Побег» – это только начало. Следующий фильм – экранизацию романа «Козленок в молоке», снятый группой во главе с Кириллом Мозголевским и Владимиром Нахабцевым-младшим, руководство ОРТ вообще решило зрителям не показывать. Думаете, из-за претензий к художественности? Ничего подобного. Фильм получился очень хороший. В нем снялись замечательные актеры: Мишулин, Аросева, Белявский, Васильев, Алена Яковлева, Семчев… Вы знаете, что социальные комедии, киносатиру сейчас у нас не снимают вообще, и вдруг впервые, наверное, лет за десять именно такая комедия. Острая, музыкальная, ехидная, смешная – это признали даже сами телевизионщики. В чем же дело? Оказывается, у нас нельзя в эфире смеяться над либералами и реформами, плакать от них можно, вымирать можно, а смеяться – нет! Вот позиция Эрнста. Закончилось тем, что первыми наш фильм увидели зрители Израиля, Америки и Украины, а не России.

– Как можно бороться с такой цензурой?

– По-всякому. Они думают, если их совещания проходят в кабинетах за закрытыми дверями, никто не узнает, о чем они там говорят. Но дорогие, мы живем в России, где запрещенное всегда было всенародно любимым. К счастью, есть у нас другие каналы. Сейчас мы ведем переговоры с ними. Но время потеряно. Кстати, пока идут переговоры, «Козленок» вышел двадцатым изданием. А Театр имени Рубена Симонова 24 июня покажет 200-й спектакль, поставленный по «Козленку».

– Да, аналогов в современной прозе и драматургии нет! А не связано ли, Юрий Михайлович, это «непущание» с тем, что ваши произведения всегда вызывают не только интерес, но и оживленные дискуссии? В этом плане вы все же необычный писатель, у которого, кроме сторонников, есть и недруги. Раз возникает спор, значит, образуются какие-то лагеря. У вас много сторонников, но находится и цензор, пытающийся влиять не на ваше творчество, как я понимаю, а на идеи. Идеи ведь всегда опасны.

– Во многих наших фильмах кровь льется рекой, и это никого уже не пугает. Оттого, что в фильме убили лишнего человека, автора никто не упрекнет. А вот если осмеяли человека, тут могут быть неприятности. В издательском деле сейчас достаточно сложно наложить вето на книгу, ее можно замолчать, но запретить трудно. А вот на телевидении это вполне возможно. Не пустили в эфир – и нет явления, проблемы, произведения. Но правда, как вода, дырочку найдет!

– Хотя и на книжном рынке, и на экране мы видим массу слабых произведений, серых, проходных. К сожалению, их становится все больше. Погоня за наживой убивает мастерство. Деньги позволяют тиражировать хлам и серость. Некоторые исторические фильмы на ТВ искажают действительность. Какой же цензор станет определять истинность работы?

– Здесь есть еще один момент, на который я бы обратил внимание. Кино, что там ни говори, – производное от литературы. Кино – это пьеса, поставленная силами не театра, а кинематографа. В основе все равно лежит литература, хорошая или плохая. Мой учитель Евгений Габрилович, который учил меня писать сценарии, говорил: «Юра, не слушайте дураков, твердящих про особое сценарное искусство. Это жанр литературы. Прежде была пьеса. Когда появился кинематограф, появилась пьеса для кино. Это вид литературного творчества». Кстати, Габрилович называл свои сценарии киноповестями. Поэтому если в основе кинопроизведения лежит серьезная литература, фильм по нашей традиции получится социальным. Это значит, помимо всего прочего он будет содержать художественный анализ тех социальных и нравственных процессов, которые идут в обществе. Нет, это вам не анализ самозваного телеэксперта, вызывающий зевоту. После хорошего фильма мы начинаем смотреть на мир глазами создателей ленты. А наша серьезная литература (не важно, либеральная или патриотическая) весьма скептически относится к тому, что происходит в стране. Вот этот неудобный социально-нравственный анализ, усиленный художественным воздействием, и стараются не допускать на телеэкран. Чисто идеологическая акция!

– А мне кажется, что у нас сейчас такое время, когда все могут высказывать свою точку зрения. Иные говорят дельные вещи, кое-кто несет просто бред, и последних, к сожалению, слушают. Где же наш цензор? Разве он не слышит, как не русским языком говорят с экрана? Не говорю уже о непристойностях, которые демонстрирует «ящик».

– Точку зрения можно высказать просто вслух, можно высказать в микрофон, выведенный в актовый зал, можно высказать в микрофон, выведенный на площадь, а можно высказать в микрофон, выведенный через спутник на миллионы зрителей. И эффект будет разный. Увы, последние лет пятнадцать серьезная критическая отечественная литература вообще отключена от микрофона. Слава богу, при Путине ее подключили к микрофону, выведенному на актовый зал. Уже неплохо. Кто у нас по телевизору рассуждает о том, что происходит в стране, о жизни? Это или журналисты, как правило, ангажированные, или телеведущие, тоже ангажированные, люди, которые за это получают деньги. Или, наконец, певцы и киноактеры, профессия которых заключается в том, чтобы петь или говорить придуманное другими. А люди, профессия которых заключается именно в том, чтобы мыслить, на ТВ реликт.

Почему писателя (скетчисты, выдающие себя за писателей, не в счет) почти отлучили от телевидения? Потому что в отличие от журналиста он человек независимый. Если писатель известный, у него выходят книги, как на него нажмешь? Никак. А журналист или телеведущий – фигура зависимая. Вчера был великий и ужасный Сергей Доренко. Уволили – и не стало телеведущего Доренко. Как не было. А писателя невозможно уволить из литературы, в этом отношении он человек неуязвимый. Если, конечно, он известный писатель.