Юрий Поляков - Государственная недостаточность. Сборник интервью

– Знаете, чем мне показалась необычной наша беседа? Зачастую, когда берешь у кого-либо интервью, примерно знаешь, каким будет ответ на твой вопрос. Будут, конечно, приведены незнакомые тебе, а то и вообще новые цифры, факты, примеры, но направленность ответов, суть их как бы предвосхищаешь. Ваши ответы во многом были просто неожиданными. Спасибо.

Witrina.ru, 18 февраля 2005 г.

Произошедшие в стране перемены не могли не коснуться литературы. О том, что же именно изменилось, а что осталось незыблемым, говорит писатель, редактор «Литературной газеты» Юрий Поляков.

– Прежде чем говорить, о современной русской литературе, скажите, а существует ли предмет нашего разговора?

– Это миф, будто литература утратила свою роль в жизни нашей страны. Как бы кто-то ни пытался принизить роль литературы, она по-прежнему велика. Литература остается той сферой, где обкатываются и создаются новые социальные и политические идеи. Откройте газеты конца восьмидесятых – начала девяностых годов, вы увидите, что именно писатели предупреждали об опасности грядущих преобразований, предсказывали их сценарий. Мне кажется, литературе так и не простили ее пророческой роли, вытеснили из СМИ, постарались маргинализировать, убрать с телевидения. Стал насаждаться миф, будто литература – вещь частная, а литературоцентризм вреден. Это неправда.

– То есть писатели остаются «инженерами человеческих душ»?

– Я не люблю это определение. Оно появилось в эпоху, когда казалось, что техника и наука способны решить все вопросы. Конечно, хороший писатель не инженер человеческих душ, он их исследователь, иногда – поводырь… Плохой писатель может быть и инженером, и техником, и сантехником человеческих душ…

– И о чем тогда следует писать «Литературной газете»? Вас обвиняют, что вы слишком увлекаетесь политикой.

– «Литературка» должна снова стать общей газетой российской интеллигенции. Когда в две тысячи первом году я возглавил редакцию, газета служила рупором воинствующего либерализма, и слово в ней имело лишь одно направление. Сегодня у нас печатаются авторы самых разных воззрений: либералы и монархисты, атеисты и верующие. Наша сверхзадача – дать объективную картину духовной и художественной жизни российского общества, чтобы, читая нас, человек получал максимально полную картину. Знаете, через сто лет кто-нибудь возьмет читать «Новый мир», «Наш современник», «Октябрь» и решит, что это литературные журналы разных стран. Разные темы, разные имена, разные идеи… Существование в интеллектуальных гетто – бесперспективный путь. Опыт показывает, что самые интересные мысли, идеи, интеллектуальные прорывы происходили именно в столкновении разных, порой враждебных точек зрения. Поэтому главная наша задача: вернуть российскую интеллигенцию в режим диалога.

– Идущее в нашей стране возрождение Православия находит отражение в литературе?

– Конечно. Появились религиозные писатели и мыслители, появились исследования. Например, книга Днепрова, где история отечественной литературы анализируется с точки зрения Православия и православной этики. Появились интересные православные публицисты. Все это так, но сказать, что Православная мысль доминирует в современной литературе, – нельзя, и причин тому несколько. Необходимо время. Сам я человек не воцерковленный, а лишь находящийся на пути к храму, и это весьма характерная ситуация для людей моего поколения. Я был крещен в младенчестве бабушкой втайне от партийных родителей. Настоящий интерес к религии пришел ко мне и ко многим моим сверстникам через интерес к роли Православия в истории и искусстве. Многие приняли религию как культурную данность, но не изменили собственных взглядов. Лично я знаю многих умных образованных людей, которые остались не просто агностиками, но убежденными и целеустремленными атеистами.

Должно смениться несколько поколений людей, людей, воспитанных в православной традиции, чтобы религиозная мысль начала доминировать в литературе. Правда, осуществимо ли это… не знаю. Кроме того, процессы, произошедшие в русской литературе в восьмидесятые-девяностые годы, имели много последствий, и отнюдь не все из них благостны. В СССР запрет на нравственный негатив был элементом идеологии. Теперь идеология исчезла, и ее место просто нечем занять. Религия? Она не в том положении, к тому же она еще не стала нравственным авторитетом для всего общества. Для некоторой его части – да, но здесь речь идет о чем-то, объединяющем всю страну. В девяностые антихристианской и антиправославной литературы стало гораздо больше, нежели было в советские годы. Но цензуры, в том числе и этико-эстетической, у нас больше нет, так что бороться можно лишь литературными средствами. Достоевский в свое время сказал, что дьявол борется с Богом и поле битвы – душа человека. Позволю себе дополнить классика, теперь сражение распространилось на всю нашу литературу.

Молодые авторы воспитываются в ироническом отношении к Православию и христианству в целом. Посмотрите, кто получает сегодня литературные премии? В лучшем случае люди равнодушные к Православию. Знаю лишь одно исключение – Алексей Варламов, чей роман «Рождение» получил «Антибукер», кажется. Но Варламов компенсирует свое православие показательным антисоветизмом, что не может не нравиться либералам, раздающим премии.

– А можно ли, в принципе, говорить о наличии у нас Православной литературы?

– Смотря что под этим подразумевать. Литературу в жизни интересуют экстремальные ситуации. Благостный рассказ не вписывается в саму природу литературного конфликта, поэтому интерес литературы к религиозным проблемам весьма специфичен. Конечно, есть рассказы священника отца Ярослава Шипова, пишущего о жизни прихода. Можно сказать, это вот и есть православная литература «в чистом виде». Впрочем, есть и Олеся Николаева. Ее проза глубоко православная, но написана хлестко и с иронией по отношению к жизни современной Церкви. Не удивлюсь, если это вызовет одобрение далеко не у всех священников и верующих.

Здесь важна та причина, ради которой автор взялся за перо. Одно дело, когда он пытается сделать церковную жизнь чуточку лучше, очистить ее от каких-то сиюминутных недостатков. Другое дело – попытка унизить саму Церковь, оттолкнуть от нее людей. Я сам давно хотел в моих сочинениях затронуть жизнь церкви, но долгое время не решался. Все-таки я – писатель с сатирическим уклоном. Собрался только недавно, в моем последнем романе «Грибной царь» есть история бывшего партийного активиста, занимавшегося атеистической пропагандой и пришедшего к вере через серьезную болезнь. Насколько мне это удалось – не знаю. Скажу одно – написать по-другому я не мог, потому что приторная благостность иногда отталкивает сильнее откровенной насмешки.