Юрий Поляков - Государственная недостаточность. Сборник интервью

Сегодня мне частенько указывают на определенное сходство генерала Лебедя с моим литературным героем. Есть и вообще уникальное совпадение. Накануне выборов была встреча А. Лебедя с писателями. В конце я решил подарить «Демгородок», выпущенный издательством «Республика» в конце 94-го, и вдруг с изумлением обнаружил, что адмирал Рык, красочно изображенный на «супере», потрясающе похож на генерала Лебедя. В общем, книжку я дарить не стал, мало ли что… А если серьезно, я убежден: из страшного экономического, политического, идейного и нравственного кризиса, из объятий антигосударственных и криминальных сил без диктатуры мы не выберемся, хотя совсем не обязательно эта политическая система будет называться «диктатурой», а «начальник государства» (один из титулов маршала Юзефа Пилсудского в Польше) будет называться диктатором. Собственно, полудиктатуру, приняв послеоктябрьскую конституцию, мы уже имеем, хотя и называем ее президентской республикой… Разговоры о свободолюбивой интеллигенции, особенно о той ее части, что занята в СМИ, как о гаранте демократии просто смешны… Но если уж мы и обречены на диктатуру, то это должна быть диктатура во имя интересов страны, а не против них… И тут не все, конечно, но многое зависит от личных качеств человека, которого история выдвинет на роль адмирала Рыка…

– Ваш роман «Козленок в молоке», как известно, был выдвинут на Букеровскую премию. В этом видится ирония судьбы: ведь «Козленок» блестяще высмеивает как раз первый русский Букер, доказывает полную независимость мнения жюри от качеств представленного на его суд текста. Да и сегодня ситуация не изменилась. Один мой друг, характеризуя букеровские страсти в России, просто процитировал детскую песенку: «По блату, по блату дала сестренка брату…»

– «Козленок в молоке» – мой первый роман. (Все вещи, написанные ранее, – повести, опубликованные в «Юности» Андрея Дементьева.) Не просто роман, а роман-эпиграмма, то есть вещь сатирическая. В нынешнюю эпоху отечественная интеллигенция снова повела себя как козел-провокатор и повела, извините за каламбур, общество совсем не в том направлении. Элита, приносящая вред вскормившему ее народу, – это антиэлита, достойная самого сурового осуждения. Но я человек по натуре незлой, и вещь, задуманная как роман-разоблачение, вылилась в роман-эпиграмму, если верить откликам читателей и критиков, очень смешной. Во всяком случае, издание, выпущенное «Ковчегом – ОЛМА-Пресс», буквально сдуло с прилавков. Это и есть для меня главная премия…

– Какие современные русские писатели близки вам?

– В 1995 году я стал редактором альманаха «Реалист», который выходит благодаря поддержке одноименного общественно-политического клуба, возглавляемого Ю. Петровым. Я убежден: реалистический метод – ствол литературы, а любой эксперимент, любые «измы» – ветви, побеги. Конечно, без ветвей ствол больше похож на столб, и в этом мы имели возможность убедиться, но ведь ветвей-то без ствола вообще не бывает… И потом, по моим наблюдениям, в реализме гораздо труднее быть талантливым, он требует полноценного дара, а исключительно экспериментом занимаются те, кому Бог дал частичный дар. Я ничего не хочу сказать дурного об этих людях, в конце концов, проводятся же Олимпийские игры и среди спортсменов-инвалидов. Но было бы странно, если бы при этом делали вид, что не существует нормальных спортсменов и нормальных Олимпиад. А ведь именно такая картина возникает, если полистать многие нынешние литературные журналы… Задача альманаха «Реалист» – реальная картина литературного процесса и публикация произведений, которые нормальный человек может прочитать до конца… О том, что «командное» мышление нам чуждо, говорит хотя бы список имен наших авторов: прозаики М. Алексеев, А. Афанасьев, В. Крупин, Ю. Мамлеев, П. Проскурин, Т. Набатникова, Р. Киреев, Т. Зульфикаров, поэты В. Соколов, Ю. Кублановский, А. Дементьев, Е. Рейн, М. Аввакумова, К. Ваншенкин, Н. Тряпкин, В. Костров, критики В. Кожинов, А. Турков и другие…

– И последний вопрос. Как вы связаны с Подмосковьем?

– И по материнской, и по отцовской линии я родом с Рязанщины. Одни приехали в Москву на заработки еще до революции: дед с материнской стороны служил мальчиком в одной из сытинских лавок… Другие стали москвичами на волне индустриализации. Думаю, только специалист-этнограф точно укажет, где заканчивается Подмосковье и начинается Рязанщина. Очень люблю бывать в моем подмосковном доме, а самые трудные минуты жизни пересиливаю, копаясь в грядках…

Каждое новое произведение этого писателя не похоже на предыдущее. Каждое – событие. «Сто дней до приказа», «ЧП районного масштаба», «Апофегей», «Дем-городок», «Козленок в молоке»… Что это? Холодный, хирургически выверенный срез русской действительности или же крик задыхающейся от боли, скорбящей и любящей русской души?

О литературе и жизни с автором этих произведений – писателем Юрием Михайловичем Поляковым беседует Сергей Каргашин.

– Юрий Михайлович, давайте начнем с общего: каково сегодня самочувствие литературы?

– Литература сегодня в значительной степени утратила свой общественный авторитет. И утратила его не по своей вине, точнее, не только по своей вине. Ведь даже в самые суровые времена отечественная литература отстаивала нравственные константы: предавать – нехорошо, лгать – нехорошо; воровать – нехорошо, любить Родину – хорошо… Да, героиней пьесы могла стать женщина, сдающая любимого мужа в ЧК по идейным соображениям. Но не нам судить ту эпоху, ибо наша современница может запросто сдать мужа киллерам по соображениям сугубо материальным.

И потом, литературу надо всегда оценивать по произведениям настоящих писателей, а не тех литературных проходимцев, которым не важно, кого обслуживать – партократов или демократов, – лишь бы платили… К отечественной словесности они имеют такое же отношение, как переодевшийся в милицейскую форму вор-домушник к правоохранительным органам.

Подлинная литература, по своей природе призванная давать нравственную оценку происходящему в обществе, оказалась абсолютно лишней, даже «вредной» в пору «реформ со взломом». Ведь она могла, попросту говоря, вывести народ на улицы. Не вывела… Не сумела, не захотела или не смогла – пусть разбираются историки. Время ушло, и теперь литература лишена не только решающего, но даже совещательного голоса. Парадокс заключается в том, что сегодня можно говорить все что угодно и при этом не быть услышанным…

– Кому это выгодно? Стихийно ли оказалась литература на задворках нашего сознания, или тут кто-то руку приложил?