Кевин Сайтс - Синдром войны. О чем не говорят солдаты

«Он спросил меня, все ли у меня в порядке. Я ответил: «Готов к бою!» Но я даже не мог смотреть ему в глаза. Он понял, что что-то не так», — рассказывает Шелтон. Но его кандидатуру все равно утвердили.

Шелтон обучал тех, кого должны были отправить на войну. Но у него самого внутри бушевала война. Он продолжал пить и резать себя. Дела шли все хуже. Брак Шелтона распался, после десяти лет совместной жизни жена забрала троих детей с собой в Нью-Джерси. Его направили в Косово, и там он два раза подвергался взысканиям за угрозы в адрес сослуживцев. В итоге его вернули обратно и направили на психологическую комиссию. Он женился во второй раз и снова развелся. Его карьера и даже жизнь висели на волоске. Однако причиной посттравматического синдрома у Шелтона стало не только пережитое на войне, но и более ранние события. Он утверждает, что в детстве пострадал от сексуального насилия со стороны одной дальней родственницы. Его семья не верит ему, поэтому он уже много лет не общается с ними.

Можно предположить, что психологические проблемы начались у Шелтона задолго до войны в Персидском заливе. Но участие в военных действиях окончательно подорвало его способность держать их под контролем. Травма, полученная то ли во время военных действий, то ли еще в детстве, привела к тому, что Шелтон перестал полностью осознавать происходящее с ним, перестал воспринимать события как часть реальной жизни. Доктор Джонатан Шей считает, что это довольно распространенное явление. В книге «Ахиллес во Вьетнаме» он пишет: «Столкнувшись со слишком большим злом, человек навсегда перестает быть доверчивым, «нормальным» человеком, который воспринимает привычный общественный порядок как систему личной безопасности. Когда ветеран перестает видеть смысл в том, что с ним происходит, это может привести к деперсонализации личности».

В конце концов проблемы Шелтона стали очевидны и военным врачам. За девять месяцев до его выхода на пенсию врач Управления по делам ветеранов поставил ему диагноз: депрессия и посттравматический синдром. Ему прописали целый ряд различных лекарств, в том числе антидепрессанты. Единственное, что ему оставалось, — попытаться получить увольнение по состоянию здоровья и постараться не попасть в какую-нибудь переделку, пока оформляют документы.

Сейчас, больше 20 лет спустя после войны в Персидском заливе, Шелтон практически нетрудоспособен и живет на небольшую военную пенсию по инвалидности. Для своей семьи он стал изгоем из-за обвинений в их адрес. Они живут в одном городе, но даже не разговаривают друг с другом. Он отказался от всех лекарств. Часто по ночам ходит по улицам со своей собакой Роско. Он старается не думать о войне.

«Я очень не хочу об этом думать. Но мне все время кажется, что я продолжаю слышать выстрелы. Я сижу дома, никуда не хожу. Все пережитое по-прежнему со мной, физически со мной. Я думаю, к этому нельзя быть готовым. Нельзя, если только ты уже не сумасшедший».

Шелтон говорит, что пережитое опустошило его, лишило его жизнь смысла и цели. Но он все еще надеется их обрести. Он активно принимает участие в различных программах психологической реабилитации, пытаясь понять и принять все случившееся. Одна из программ называется «Боевая бумага» (www.combatpaper.org). Бывшие военнослужащие отправляют свою форму на переработку, а на изготовленной из нее бумаге рисуют или делают скульптуры из папье-маше. В рамках другой программы, «Военные писатели», он пробовал себя и в роли журналиста.

Вот одна из его статей, опубликованная на сайте программы www.warriorwriters.org:

«В своей жизни я сам демон. Я — тьма, окутывающая мои дни, пожирающая мои мысли, разрушающая меня изнутри. Я слишком далеко, чтобы мне можно было протянуть руку помощи: я уже сдался. Я не тот, кем кажусь вам со стороны или каким вы меня представляете. Я другой. Когда вы закрываете глаза, вы меня видите; когда вы идете по пустынной улице, я иду за вами; когда вы слышите шепот — это я. Но вы меня не найдете. Как вы можете искать меня, если даже не знаете, кто я? Я слышу голоса, слышу смех — это смеются надо мной. Я знаю, что моя жизнь кончена. Я просто инструмент, который день за днем ковали и завинчивали, пока я не погрузился во тьму, откуда нет выхода, впереди только еще большие страдания».

Эти слова полны пессимизма и отчаяния. Но врачи считают, что это, по крайней мере, попытка разделить с окружающими груз всего пережитого. А значит, шаг на пути к спасению.

P.S.Когда моя работа над книгой уже подходила к концу, я получил от Шелтона СМС-сообщение, подарившее мне надежду, что он все-таки сможет справиться со своими проблемами: «Кевин, недавно я встречался со своими детьми. Впервые за 10 лет!»

Отец автора, лейтенант ВМС Эдвард Сайтс (слева), Папуа-Новая Гвинея 1945 г.

Как и многие другие представители воспетого в литературе «величайшего поколения» [19] Так журналист и телеведущий Том Брокау назвал в одноименной книге поколение американцев, выросшее во время Великой депрессии и участвовавшее во Второй мировой войне. — поколение, создавшее современную Америку. , мой отец никогда не рассказывал мне о Второй мировой войне. Он служил энсином на десантном судне, доставлял морских пехотинцев на острова в южной части Тихого океана. Никогда он не говорил со мной и о службе на эсминце во время войны в Корее.

Знал я только то, что он участвовал в так называемой программе V12. Целями этой разработанной в 1943 году программы было, во-первых, пополнить ряды офицеров ВМС, в которых флот так нуждался во время войны. А во-вторых, помочь американским университетам: в них почти некому было учиться, ведь молодые люди уходили в армию, добровольцами или по призыву. Федеральное правительство обязалось оплатить обучение 100 000 человек в разных университетах, как государственных, так и частных. Они проходили ускоренный курс, три семестра, по четыре месяца каждый, а потом попадали либо в военно-морские училища, либо в учебные лагеря, в зависимости от того, где они собирались служить: в ВМС или морской пехоте. Тот, кто успешно проходил обучение, получал звание соответственно энсина или второго лейтенанта и отправлялся на войну.

Так случилось и с моим отцом. Он уехал из своего родного городка Женева в штате Огайо, чтобы командовать моряками в Тихом океане. Ему было 19 лет, и до этого он почти никогда не путешествовал дальше границ штата. И уж тем более никогда не был за границей. Я знал, что он гордился тем, что ему удалось завершить программу. Ускоренный курс обучения было нелегко пройти, и очень многие не выдерживали заданного темпа. Но, хотя отец рассказывал мне кое-что о том, как попал в ВМС, о самой службе он не говорил никогда.