Полина Жеребцова - Муравей в стеклянной банке. Чеченские дневники 1994–2004 гг.

Джинн и Аладдин принесли маленькую курочку. Мама и тетя Варя очистили ее от перьев. Сварили. Варе мы дали ножку, отлили бульон. Извинились, что мало, ведь нас – четверо! Оказалось, есть лепешка, но нет хлеба. Ребята явно психанули из-за этого. Сходили за хлебом на ближний базар. Но они были очень недовольны! Пришли, отдали и тут же стали собираться уходить. Мы расстроились. И действительно почувствовали себя виноватыми. Но не показали этого. Мама, наоборот, громко заявила:

– Мы никого не зовем! И никого силой не держим!

Ребята ушли. На прощанье Джинн предупредил, что уезжает в Ингушетию, к матери.

– Будем живы – увидимся! – пообещал он.

Я увидела испуг и удивление на лице у “моего” Аладдина.

Башир весь вечер веселил нас шутками. Мы хохотали от души! Он также использовал затишье и облицевал для дополнительной защиты подъездную дверь. Нашел одинаковые по размеру и по толщине доски. Укрепил дверь с обеих сторон! Многим оставшимся на военное время жильцам он бесплатно сделал печки-буржуйки. Из старых ведер и выварок для белья.

Пока, Дневник!

Будур

24.11.

Ночью обстрелы. Вчера сильно бомбили и стреляли из многих видов оружия. Мы боялись быть одни. Ночевали с мамой у соседей – тети Вари и бабушки Нины. Спали в коридоре на полу. Аладдин же вчера ушел, обозлившись на меня и на маму. На прощанье он заявил:

– Моей ноги здесь больше не будет! Никогда! – и внимательно посмотрел на меня.

Я произнесла свое обычное:

– Пока!

Даже бровью не повела. Джинн не выдержал – хихикнул.

Переночевав в квартире у своего знакомого на четвертом этаже, “старший брат” хорошенько натерпелся страха под обстрелом. Рано утром Аладдин снова стучал в нашу дверь! Одумался! Мы-то живем на первом! Он как ни в чем не бывало поел маминого борща, курицу и ушел.

Мансур запасает своей бабушке и нам дрова. Пилит и колет целый день! Его братишка – замечательный! Утром успел найти деревянную дверь. Сам эту махину дотащил до нас. Говорит:

– У соседей напротив ночью двери в щепки разбили! Их подъезд открыт. Нужно иметь двери про запас. Иначе одни или другие войдут. Устроят бой! Разобьют наш дом!

У бабушки Нины уже несколько дней живет ее подруга – Стася. Она спустилась вниз со своего высокого этажа. Боится одна.

Сегодня все наши соседи расстроились. По радиоприемнику передали, что нас будут бомбить при помощи “Акул”. Это военные вертолеты с ракетами. Какой ужас!

Страшно уезжать в беженцы. Автобусы обстреливают – люди гибнут, сгорая живьем.

До свидания, Дневник!

Царевна Будур

25.11.

День прошел отлично! С утра мало стреляли, и к вечеру соседи вышли “погулять”, это значит – постоять у подъезда и подышать воздухом, смешанным с гарью. Но не тут-то было! “Град” начал бить по нашему двору. Мы все опрометью залетели в квартиру тети Марьям, к Варе и бабушкам. Так мы бегали из квартиры соседей к себе (как заряжают – слышно, и куда летит, тоже!). Потом из нашей квартиры бежали к соседям, смотря с какой из сторон били по дому.

Под обстрелом к нам заскочил Султан. В этот момент нас уже обстреливали орудиями с земли и бомбили с воздуха! Наш двор – из нескольких четырехэтажных домов с мирными жителями – обрабатывали два самолета и один вертолет. Дом шатало. Гарь пожара мешала дышать. От взрывной волны с окна слетело одеяло, вылетели доски, и я увидела брюхо низко летящего вертолета и подумала, что он похож на злую стрекозу. Это продолжалось с 18.00 до 20.00.

Башир смотрел на меня так, будто хотел запомнить навсегда.

Тут (!) постучал сосед Сулейман – отец маленького Вахи и девочки Зары. Сулейман был сильно пьян. Видно, где-то нашел бутылку вина и налакался! Его жена и дети уехали.

Он совсем один в своей квартире на третьем этаже. Но не в нашем доме, а в доме напротив. Сулейман много читает. Добродушный, веселый человек. Я никогда не видела его жестоким и злым. Видела беззащитно-слабым. От выпитого спиртного он приобрел храбрости и начал звать нас выйти и посмотреть на пожары в садах. Это под адским обстрелом?! Все дружно послали его далеко-далеко. Мы попытались затащить Сулеймана к себе, но тот отчаянно вырывался и ушел! Ушел смотреть пожары.

– Я кайфую! – кричал Сулейман в пустом дворе.

В неимоверном грохоте ему приходилось серьезно напрягать голосовые связки.

– Я кайфую! – слышали мы, лежа на полу в коридоре.

Его голос был то вдали, со стороны садов, то у своего подъезда, совсем рядом:

– Я служил в Советской армии. ВДВ! Я не боюсь.

Мансур пробрался к буфету и включил песни Т. Муцураева. Сделал сильный звук. Наш испуганный шепот, взрывы, звуки выстрелов и голос певца вдруг объединились. Стали музыкой войны!

Раздался торопливый стук в дверь. Пришел Аладдин! Я подумала, что схожу с ума. Что это мерещится. Он живым прошел через этот ад! Как?! Такая бомбежка! А он добрался из горящего центра в наш район! Думал – мы голодаем! (Лежал по дороге в какой-то канаве, весь грязный.) Он раздобыл и принес нам темный “кирпичик” военного хлеба! Аладдин был весь в грязи, в колючках, рассек руку. Но он – дошел! Честно говоря, умирать мне совсем расхотелось!

Царевна Полина-Будур

26.11.

Вчера под бомбежкой мы поели. Не один раз, а два! Потом чистили и частично стирали одежду своего гостя.

Аладдин, разумеется, ночевал на диване, а мы теснились с мамой на ее кровати, под окном. Хитрость заключалась в том, что кроватные ножки мы давно убрали. Наша защита – стена и батарея. Уровень кровати получился значительно ниже подоконника, почти на полу.

На узкий подоконник, баррикадой, мы пристроили полки с книгами (от осколков!). Получилось: всегда темно. Зато безопасно! Проснувшись, мы занялись перестановкой. Дружно, втроем сдвинули книжный шкаф, загородили им диван. Конечно, от снаряда шкаф с книгами не спасет, только от железной “мелочи”.

После утреннего завтрака мы занимались. Писали грамматические упражнения, заучивали слова. Я пыталась читать на чеченском языке. Затем на арабском. Аладдин внимательно слушал. Наконец он похвалил меня!!!

Потом он рассказал, что несколько лет не жил дома. Часто находился отдельно от семьи – в интернате. Пожаловался, что этой осенью застудил почки, болеет. Мама растерла его мазью от радикулита. Велела обвязать поясницу платком. Схитрил он или нет, но разжалобил мою маму. Я заметила: она плакала в кухне. И бубнила себе под нос: “Бедные дети! Жизни не видели! И жизни нет!”

Утром Аладдин ходил за мамой хвостом. В коридоре уткнулся носом в ее плечо, как маленький. Потерся щекой и сказал:

– Если честно – я очень жить хочу. Я боюсь! Я даже не женат еще.

Мама ничего не успела ответить – раздался стук в дверь. Очень зловещий – я сразу это почувствовала. Я вышла. В подъезде стояли соседи. Они объяснили: вечером бомба попала в дом рядом. Она пробила два этажа. Соединила их! Погибла Раиса – армянка, которая приняла ислам двенадцать дней назад. Она стояла на молитве. Не прервала ее.