Владимир Бондаренко - Последние поэты империи

Они идут, земные люди,

В страну, которой больше нет.

Прощай, великая держава,

Одна шестая часть земли,

Которую на переправах

мы сообща не сберегли.

(«Прощальный диптих», 1993)

Борис Примеров оставляет свою мечту о русском рае, об ином сказочном союзе всем обитателям земли, а сам спешит совершить последний акт земного сопротивления:

Еще немного слов, и дни земные

В последний раз предстанут и падут.

И я уйду от них в поля иные,

Оставив прах земной земным на суд.

Еще немного слов, и парус белый

Умчит ладью мою от берегов.

То будет час, — паду я онемелый...

Еще, еще, еще немного слов.

(«Еще немного слов, и дни земные...», 1994)

Да, он, как и Есенин, умер прежде смерти, но он оставил нам на жизнь и свои проклятия, и свои прозрения, и свою мечту о всех нас.

1995.

* * *

* * *

Я все еще живу, храня

звучанье чистой русской речи,

и на прощанье у меня

назначены с грядущим встречи.

Там баркалабовские грозы

прошли, и мокрые стрекозы

блестят у брата на спине,

там детство ловит в быстрине

форель прохладно-золотую,

и ласточкой в моем окне

там счастье ставит запятую.

Одинокое блуждание по земле

Игорь Иванович Шкляревский родился 25 июня 1938 года в поселке Белыничи Могилевской области, в Белоруссии, в семье учителей. После войны семья переехала в Могилев. Во время тяжелой длительной болезни отца был отдан в послевоенный интернат. Это детдомовское детство отразилось и на его судьбе, и в его стихах.

После школы поступил в Литературный институт имени А. М. Горького, за драку был отчислен, но позже восстанов­лен, и окончил его в 1965 году. В Москве его дружески опекал Борис Слуцкий. Тогда же на двадцать лет сдружился со Ста­ниславом Куняевым, вместе много ездили по стране, увлека­лись охотой и рыбалкой. В 1962 году в Минске вышла первая книжечка стихов «Я иду», там же спустя два года вторая — «Лодка». С 1968 года его поэтические сборники выходят в московских издательствах:«Фортуна» (1968), «Воля» (1972), «Тень птицы» (1976), «Красная книга» (1986), «Глаза воды» (1989) и другие. Много занимался переводами стихотворений белорусских поэтов. Мастер русской пейзажной лирики.

В 1986 году опубликовал свой перевод знаменитого «Сло­ва о полку Игореве», который получил поддержку Д. Лихаче­ва и других известных специалистов по древнерусской лите­ратуре.

Стихи Игоря Шкляревского переводились на многие евро­пейские языки. Лауреат Государственной премии России. Ка­кое-то время был председателем Союза российских писате­лей. Живет в Москве.

· * * *

Я долго не мог решить, стоит ли мне писать об этой книге и об этом поэте. Книга его стихов мне, безусловно, понравилась, но скорее своей откровенностью, чем жиз­ненной позицией. Сам поэт производил куда более слож­ное впечатление. В жизни он как бы оборонялся ото всех сразу, избегал близкого общения. Запланированная бесе­да с ним срывалась раз пять, пока я не понял, что эта бе­седа Игорю Шкляревскому не нужна, и не потому, что предполагаемый собеседник ему чужд, а потому, что сам жанр беседы — это попытка прорваться в глубоко запря­танный мир поэта, заглянуть в его личную жизнь. На­сколько я понял, он вообще редко кому в жизни давал ин­тервью. И вся его общественная жизнь — это искусные баррикады, ничего не проясняющие в нем самом. Пусть он числится сопредседателем одного из союзов писате­лей, членом жюри разных премий — это все по касатель­ной. По-настоящему он живет лишь наедине с природой, для него и стихи — такая же часть природы, такая же сти­хия, где нет места другим.

Стою одинокий. Счастливый.

До города долго идти.

Вода и плакучие ивы...

Дорога блестит впереди.

Плывут, окликают, рыдая,

вечерние звуки вдали.

Прохлада. Дорога пустая,

и сердцу не надо любви.

(«Стою одинокий. Счастливый...»)

Это, думаю, одно из программных стихотворений по­эта. Дело не в том, что поэт лишен дара любви, скорее он устал от тяжести ее креста. Подводя некоторые итоги в свои шестьдесят лет, Игорь Шкляревский не случайно в книгу лучших стихов, изданную книжной серией журнала «Арион» в 1997 году, отобрал такие, как «Стою одинокий. Счастливый...», «Люблю озера без людей...», «С утра мол­чит мой телефон...», «Утопая в безднах одиночества...», «Ни души. Только свежесть безлюдья...» и так далее. Потому и стихи его воспринимаются лучше не на шумных вечерах, не с голоса, а в таком же молчаливом диалоге со страницей. Поэт заносит на лист свою напряженную тишину.

Зачем я здесь и почему

с тобой через полоску света

из тьмы перехожу во тьму?

Ни от кого не жди ответа.

(«Несогласие»)

Всем злым людным городам поэт безусловно предпочи­тает безлюдье природы. Он готов даже бокал поднять:

За то, что синяя вода

нас отделяет иногда

от болтовни и от позора,

за то, что мы еще не скоро

вернемся в злые города,

за одинокие озера...

(«Давайте выпьем, господа...»)

Может быть, это одно из главных состояний конца XX века? Может быть, сегодня Игорь Шкляревский — молча читаемый поэт, который даже не знает таких же, как он сам, одиноких читателей? Мне не так важно разбирать его рифмы, его графику, строфику, вернее, это тоже важно, но прежде всего необходимо видеть лицо автора, лицо стиха. Хочу чувствовать настроение стиха. Почему его цикл девя­ностых годов называется «Прощание с поэзией»? Что при­вело его к столь желаемому одиночеству? Ведь и в «звуча­нье чистой русской речи», и в «баркалабовские грозы» он уходит от людей. Ему проще переговариваться с героями «Слова о полку Игореве», с великими своими предшест­венниками Лермонтовым и Баратынским, чем со сверст­никами по поколению.

Земные взоры Пушкина и Блока

устремлены с надеждой в небеса,

а Лермонтова черные глаза

с небес на землю смотрят одиноко.

(«Земные взоры Пушкина и Блока...»)

Ему проще говорить с природой, шептаться с журавля­ми, перемигиваться с подосиновиками, чем раскрывать свою душу даже перед друзьями. Вот чисто шкляревский мотив:

С утра молчит мой телефон,

как будто провод подключен