Владимир Бондаренко - Последние поэты империи

Я бы с удовольствием написал отдельную статью — «Имперскость Иосифа Бродского». Самая что ни на есть великодержавная имперскость в том же стихотворении об Украине не менее вызывающа, чем стихи Пушкина о Поль­ше. Не случайно его впервые опубликовали только в «Дне литературы» и в «Лимонке»...

Эту тему также умалчивают все западные бродсковеды, не говоря уж о наших либералах. В стихах на имперские те­мы он, как и в молодости, напорист и энергичен, с ним да­же не соглашаться и спорить становится интересно, как, например, с «Пятой годовщиной» или со «Стихами о зим­ней кампании 1980 года». Империя — это его любимая те­ма. Очень верно пишет его друг Чеслав Милош: «..."Импе­рия" — это одна из словесных дерзостей Бродского. Рим­ские завоевания не именовались "освободительными" или "антиколониальными". Они были не чем иным, как торже­ством силы... То, что их страна является империей, может быть для русских источником гордости, а для американцев, с их странной склонностью к самобичеванию, источником стыда, но это неоспоримая реальность. "Империя" для Бродского означает также сами размеры континента, мону­ментальность как таковую, к чему он питает слабость...»

Кстати, на мой взгляд, из всех его западных друзей лишь славянин Чеслав Милош наиболее глубоко и точно понимал его поэзию, его характер, его пронизанную духом славянства душу. Он наиболее доступно объяснил западно­му читателю смысл творчества Бродского: «Меня особенно увлекает чтение его стихов как лишь части более обширно­го, затеянного им дела — ни больше, ни меньше, как по­пытки укрепить человека в противостоянии страшному миру. Вопреки господствующим ныне представлениям он верит в то, что поэт, прежде чем обратиться к последним вопросам, должен усвоить некий код поведения. Он дол­жен быть богобоязненным, любить свою страну и родной язык, полагаться на собственную совесть, избегать союза со злом и не отрываться от традиции». Прекрасное кредо!

Как Иосиф Бродский соединял свою тягу к империи с тягой к свободе — это уже исключительная прерогатива по­эта. Скажем, таким образом: «Если выпало в империи ро­диться, лучше жить в глухой провинции у моря». Империя хороша «...окраинами. А окраина замечательна тем, что она, может быть, конец империи, но — начало мира. Ос­тального мира... В случае с Россией может что-то сходное произойти, исключать этого не следует...»

То есть на окраине разрушенной ныне российской им­перии могут родиться новые гении... Дай-то Бог. По сути, на достаточно глухой по послевоенному времени питер­ской окраине у моря родился и сам Бродский:

Я родился и вырос в балтийских болотах, подле

серых цинковых волн, всегда набегавших по две,

и отсюда — все рифмы, отсюда тот блеклый голос,

вьющийся между ними, как мокрый волос...

(«Я родился и вырос в балтийских болотах...», 1976)

Кстати, не забудем, что на окраине у южного моря — в Краснодарском крае родился и Юрий Кузнецов. В Архан­гельской области, недалеко от Белого моря, родились Ни­колай Рубцов и Владимир Личутин. Александр Проханов родом с южной грузинской окраины империи, земляк Вла­димира Маяковского. Вот вам и «поэты имперских окра­ин». На имперскую тему в творчестве поэта хочется пораз­мышлять отдельно. Оставим сейчас зарубку. Для Иосифа Бродского даже «любовь — имперское чувство». Особенно такая, какая поглотила целиком поэта.

- * -

9. Бунт за Бога

Отмечу и крайне плодотворную для поэта тему — тему христианства и христианской культуры, тему, которую он сам в многочисленных американских интервью, особенно после вручения Нобелевской премии, неоднократно пытался отрицать или как-то нивелировать... Да, есть у него и иронические антихристианские выпады. Бог ему судья. Увы, подобных выпадов не миновали ни Сергей Есенин, ни Владимир Маяковский, ни Александр Блок. Не примем эти выпады и осудим. Пойдем дальше.

А дальше увидим, что поэт, отнекивающийся в поздних американских интервью от христианства (думаю, по поли­тическим и национальным мотивам. Он сам же говорил о четком делении в Америке на евреев и неевреев), в творче­стве своем создал несколько поэтических шедевров хрис­тианской, а то и явно православной направленности — от «Большой элегии Джону Донну» до цикла рождественских посланий и знаменитого «Сретенья», посвященного Анне Ахматовой. Не случайно именно «Сретенье» читали на от­певании самого Иосифа Бродского в православном храме.

Он шел умирать. И не в уличный гул

он, дверь отворивши руками, шагнул,

но в глухонемые владения смерти.

Он шел по пространству, лишенному тверди,

он слышал, что время утратило звук.

И образ Младенца с сияньем вокруг

пушистого темени смертной тропою

душа Симеона несла пред собою,

как некий светильник, в ту черную тьму,

в которой дотоле еще никому

дорогу себе озарять не случалось.

Светильник светил, и тропа расширялась.

(1972)

А сколько христианских понятий, определений, обра­зов живет в его стихах! Тысячи, не меньше. Берусь утверж­дать, что имперские и христианские образы пронизывают всю его поэзию. «Я христианин, потому что я не варвар. Некоторые вещи в христианстве мне нравятся. Да, в сущ­ности, многое...»

Думаю, с христианством самого Иосифа Бродского нам еще предстоит разбираться, говорят, что есть немало фото­графий, где он снят с христианским крестом на груди. Его ироничные и дипломатичные уходы от ответов на тему соб­ственного крещения вполне объяснимы. Но и отрицатель­ного ответа никогда не было. Да и жена его, верная като­личка, хоронила его с крестом в руках. В любом случае — он человек христианской культуры и никакой иной. И га­зетные ироничные, экуменические поддакивания всего лишь дань своему окружению — что поделаешь, не хотел он жертвовать своим относительно спокойным и благопо­лучным житьем отшельника.

«У меня была идея в свое время, когда мне было 24—25 лет... на каждое Рождество писать по стихотворению... У меня семь или восемь рождественских стихотворений... Это был 1972 год. В те времена я относился к этому более, так сказать, "систематически"... Если хотите, это опять связано с Пастернаком. После его "стихов из романа" мас­са русской интеллигенции, особенно еврейские мальчики, очень воодушевились новозаветными идеями... за этим стоит совершенно замечательное культурное наследие... К этому можно еще добавить, что художественное произведе­ние мешает вам удержаться в доктрине, в той или иной ре­лигиозной системе, потому что творчество обладает колос­сальной центробежной энергией и выносит вас за пределы, скажем, того или иного религиозного радиуса. Простой пример: "Божественная комедия", которая куда интерес­нее, чем то же самое у отцов церкви. То есть Данте созна­тельно удерживает себя в узде доктрины, но в принципе, когда вы пишете стихотворение, вы очень часто чувствуете, что можете выйти за пределы религиозной доктрины...»