Лариса Миллер - А у нас во дворе

Конец 1970-х. Разгром Хельсинкской группы. Аресты, аресты, аресты… Новое десятилетие началось с высылки Сахарова. Никто не знал, что будет со страной, а я к тому же не знала, как это отразится на жизни нашей семьи, ведь Борю связывали с Андреем Дмитриевичем долгие дружественные отношения. Это не могло остаться без последствий. Каждый обычный мирный день казался чудом.

Март 1982-го. Меня вызывают на Лубянку. «Ваш муж Борис Альтшулер вам постоянно лжет, — заявляет молодой стриженный ежиком следователь. — Его связывают „вы сами понимаете с кем“ (он ни разу не произнес страшного имени) отнюдь не научные интересы, а общая подрывная антисоветская деятельность. Существуют лишь два варианта: в двухнедельный срок покинуть страну или… — последовала выразительная пауза, а потом он с удовольствием отчеканил: — Или ваш муж не увидит своих детей десятьпятнадцать лет». «А третьего пути нет?» — тупо спросила я, до той поры не задавшая ни единого вопроса. Следователь расхохотался, откинув голову. «Скажите спасибо за выбор, который вам предоставили», — отсмеявшись, сказал он.

В мае на вторичной беседе все тот же следователь невозмутимо изрек: «Об отъезде забудьте. Это был маневр, проверка вашей реакции. Вы никогда не уедете. Лучше объясните мужу, что ему дан последний шанс. Дальше пусть пеняет на себя». Что это были за «маневр» и «проверка», можно было только гадать.

Той весной Борю уволили с работы, потом стали привлекать «за тунеядство», и через несколько месяцев он устроился дворником в ДЭЗ неподалеку от дома, где проработал пять лет — до июля 1987 года, когда вернувшийся из ссылки Сахаров взял его на работу в Физический институт Академии наук.

17 ноября 1983 года. Девять утра. Звонок в дверь.

«Кто?» — «Откройте. Из ДЭЗа». Называют фамилию начальницы Бори. Открываю. Оттеснив меня, в коридор вошли восемь здоровых мужчин. «Грабители!» — мгновенно решила я и попыталась не дать им закрыть за собой дверь. Один из них, видимо старший, предъявил удостоверение, которого я не разглядела, но тут же почему-то поняла — КГБ. «Мы обязаны провести у вас обыск», — заявил он. «Но мне надо уходить. Меня ждут, — наивно возразила я. — Нужно хотя бы предупредить, что не приду». Я бросилась к телефону, подняла трубку. Один из восьми тут же оказался рядом со мной и нажал на рычаг: «Звонить нельзя. Дома кто-нибудь есть?» — «Да. Дети». — «Будите». Я подняла детей. Они быстро оделись и с любопытством следили за происходящим. Мне удалось каким-то чудом убедить главного, что старшему сыну нужно идти на занятия. Сын, поняв мои знаки, побежал на участок, где папа работал дворником. Боря успел позвонить разным людям и передать свою записную книжку в надежные руки, а потом пришел домой. Следом за ним появился Алик. Вскоре пришел наш друг и сосед писатель Юрий Карабчиевский. Ему, как и Алику, немедленно были заданы все полагающиеся вопросы (фамилия, кем приходится хозяевам квартиры, цель визита). Он знал, что до конца обыска его не выпустят, и пришел, чтоб коротать с нами этот бесконечно длинный день. Присутствие Юры и Алика, непринужденный разговор и шутки — как это было важно тогда! Обыск длился до вечера. «Уведут его или нет?» — стучало в мозгу.

Безучастно смотрела я, как восемь мужчин роются в вещах, книгах, рукописях, записных книжках, как они аккуратно снимают с металлической подставки перекидной календарь с моими пометками. Но, когда, выйдя в коридор, я увидела, что один из них залез в карман моего пальто и, вытащив черновик, принялся его читать, я взорвалась: «Что вы делаете?! Я даже мужу не показываю черновиков!» В ответ он молча положил мои бумажки обратно в карман. Они унесли массу книг: Мандельштама, Набокова, Цветаеву, машинописный экземпляр романа Феликса Розинера «Некто Финкельмайер», три пишущих машинки, кассеты с записями классической музыки, текстов на английском и песен Феликса и Старчика…

Мой муж дополняет: «Примерно через год я по совету Софьи Васильевны Каллистратовой направил в прокуратуру г. Москвы жалобу прокурору по надзору за деятельностью органов государственной безопасности о том, что КГБ не возвращает мне изъятые при обыске аудиокассеты, и просил вернуть эти записи в неповрежденном виде, мотивируя тем, что на этих кассетах „английские уроки моей жены, запись музыкальных этюдов ее женской гимнастики, уникальные записи людей, ушедших из жизни…“ В январе 1985 года меня вызвали в Главную приемную КГБ СССР, где тот же самый „молодой стриженный ежиком следователь“, который беседовал с Ларисой в марте 1982 года, вернул мне все шестьдесят компакт-кассет, заверив: „Борис Львович, у нас ничего не пропадает“. Дома, включив Старчика, убедились, что все правда. Странно было слушать привезенную с Лубянки „Владимирскую прогулочную“ на слова Вити Некипелова: „Даже и небо решеткою ржавою красный паук затянул“. А самого Виктора Некипелова в это время медленно убивали в лагере…»

В этот же период КГБ распространило про меня в писательских кругах «достоверные» сведения, что я уехала в Израиль. Я узнала об этом много позже, в том числе от Маргариты Алигер. А поскольку с нами тогда мало кто решался общаться, то многие в это поверили. Настолько, что уже лет через пятнадцать после распада СССР один знакомый поэт спросил: «А когда вы вернулись из Израиля?» — и категорически отказывался верить, что мы никуда не уезжали и все эти годы жили на Теплом Стане. А 2 февраля 2008 года даже «Литгазета» в большом перечне своих авторов с указанием их места жительства написала «Лариса Миллер — Израиль», правда, через неделю напечатала с извинениями мое письмо-опровержение. Такой отголосок событий четверть вековой давности означает, наверно, только то, что в свое время, в начале 1980-х, эти «сведения» обо мне распространялись не только устно, но и были занесены во все базы данных, включая базу данных авторов «Литгазеты».

«Ты уюта захотела? Знаешь, где он, твой уют…» — писала Ахматова, намекая на то, что на этом свете его уж точно нет. Разве что на том. Хочу возразить. Чтоб найти уют, совсем не обязательно отправляться в лучший мир. Достаточно просто начать изучать какой-нибудь иностранный язык. «Хэлло!» — «Хэлло!» — «Как вас зовут?» — «Анна». — «Откуда вы родом?» — «Из Франции». — «Вы туристка?» — «Нет, я студентка. Я приехала в Лондон изучать английский». — «Вам нравится Лондон?» — «Да. Лондон — очень большой и интересный город. В нем много прекрасных парков, театров и ресторанов. Я хорошо провожу время».