Джон Бакстер - Лучшая на свете прогулка. Пешком по Парижу

Учитывая, что какой-никакой дизайн в парижском метро все же присутствует, вид нашей станции “Одеон”, когда я спустился на нее однажды зимним воскресеньем, привел в замешательство. По случаю ремонта все было разворочено. Сиденья и автоматы исчезли, со стен содрали рекламу и плитку и заново зацементировали. Свет ламп теперь нигде не отражался, и весь перрон погрузился в тусклую серую мглу. Бесформенную пустоту оживлял лишь гидравлический домкрат, два метра в длину и четыре в ширину, который поддерживал часть крыши. С суровой неприступностью вооруженного охранника он как будто был призван напоминать нам, что Здесь Работали Люди и Следует Быть Повнимательнее.

На почти пустую платформу вышел мужчина с букетом роз в прозрачной бумаге. Роясь в кармане, он положил цветы на единственную имеющуюся здесь горизонтальную поверхность – опору домкрата. На какое-то мгновение казалось, что он принес их специально – возложить, как на алтарь, в знак почитания и уважения. Конечно, это лишь секундное впечатление, и оно тут же рассеялось. Но подобный жест в Париже вовсе не выглядел бы как нечто из ряда вон. В дни юбилеев и общественных праздников, благодаря предусмотрительно вделанным в стены железным кольцам, букетики цветов появляются по всему городу на мраморных мемориальных досках, установленных там, где в стычках во время оккупации погибли люди. Парижские граффитисты не обошли вниманием и нашу разоренную станцию. Цементную стену на противоположной стороне украсила (или обезобразила, кому как нравится) одинокая размашисто выписанная баллончиком роза.

Я направлялся на Монмартр пообедать с приятелем, поэтому сел на северную линию № 4, “Порт д’Орлеан – Порт де Клиньянкур”. Меньше чем за пятнадцать минут я перенесся с Левого берега, почти от центра города, на его окраину, к подножию горы Монмартр, которую парижане называют la butte – холм.

Обратно на солнечный свет я выбрался на станции “Барбе-Рошешуар”, это ближайшее к Монмартру метро. Пятнадцать минут назад я был в тихом-спокойном книжном Одеоне; а теперь оказался где-то в Рабате, или Дакаре, или Кабуле. Всюду мелькали черные, коричневые и желтые лица. Несмотря на воскресенье, под железнодорожным мостом десятки мужчин молча томились в ожидании работы: таскать тяжести, копать – и все это, разумеется, за сдельную плату en noir – черным налом, неофициально.

Рынок существует до сих пор, а дети, шныряющие у входа в метро, и сегодня могут предложить вам гашиш, травку или свести с тем, кто предложит. В довершение картины, демонстрируя, как мало здесь все изменилось, почтенный старец в одеянии до пят, с капюшоном – его называют thobe – медлил перед Kentucky Fried Chicken, всерьез задумавшись, взять ли порцию обычных крылышек или раскошелиться на хрустящую панировку.

Здесь Париж был даже более жадным, чем в моей тихой заводи, – эдакий риф, у которого рыщут акулы и барракуды, хватая яркую туристскую рыбешку. Улица Стейнкерк, всего в квартал длиной, была напичкана сувенирными магазинами, где торгуют футболками “ I Paris” и открытками с фотографиями Сакре-Кер и знаменитой каменной лестницы; на улице пять мужчин невозмутимо играли в “Три карты Монте” [95] . У каждого свои три черных кружка вроде миниатюрных подставок для пива и по три картонных коробки, поставленных друг на друга, которые легко вмиг раскидать, если полиция проявит интерес к происходящему. Все играли в одно и то же, и наблюдали за махинациями три явно случайных зрителя. Проходя мимо, я уловил, что один их них “выиграл” 10 евро, “отгадав карту с дамой”.

Еще через пару шагов передо мной вырос мужчина, он наклонился к земле и распрямился с золотым кольцом в руках. Изображая удивление, он принялся тараторить:

– Месье, это вы потеряли?

Этот фокус был похлеще, чем “Три карты Монте”. Я бы и сам уже мог выдать эту скороговорку – я слыхал ее десятки раз, но никогда еще – в таком дурном исполнении.

– Моя религия не позволяет мне носить такое кольцо. И у меня нет времени сдать его в полицию или в бюро находок. Может, вы заберете его себе за скромное вознаграждение?..

Мне хотелось сказать:

– Если ты проделываешь подобные штуки, постарайся хотя бы, чтобы я не видел, как кольцо выкатывается у тебя из рукава.

Но кто я такой, чтобы учить его его же фокусам? Наверняка он находил немало клиентов среди прохожих, которые в своих бежевых плащах и практичной обуви, с выражением добродушного изумления, бродили рука в руке, затерянные в Париже своих фантазий. Программа включала трату нескольких евро на “Три карты Монте” или на аферу с кольцом – это было равносильно потере нескольких долларов на игровых автоматах в Лас-Вегасе. Милые курьезы входили в правила игры. Современные туристы, как и в 1920-е, жаждут, пусть хоть мельком, ощутить опасную близость преступной жизни. В автобусных турах по Нью-Йорку водители обычно проезжают по Бауэри, чтобы продемонстрировать городское “дно”. Когда я впервые побывал на такой экскурсии, бомж швырнул пустой бутылкой в автобус. Мы все вздрогнули, а водитель пояснил, что не всем местным по душе роль городской достопримечательности. Пару лет спустя я вновь оказался на подобной экскурсии и аж подпрыгнул, когда прямо под моим окошком вдребезги разлетелась неизменная бутылка. Законы шоу-бизнеса в действии! В шоу-бизнесе все средства хороши.

Парижская система метро уже давным-давно преисполнилась сострадания к людям, которых покидали силы на бесконечных ступеньках, ведущих к вершине Монмартра, и установила фуникулер. Стеклянная кабинка подняла меня к площадке под грибовидными куполами Сакре-Кер.

Хотя бы в моем воображении она не была наводнена торговцами сувенирами и туристами, щелкающими фотоаппаратами. На одно мгновение слова Вордсворта о Лондоне в “Сонете, написанном на Вестминстерском мосту” в 1802 году оказались вполне применимы к Парижу.