Михаил Делягин - Кризис человечества. Выживет ли Россия в нерусской смуте ?

В состоянии перехода надо, в отличие от состояния циклического кризиса, не пытаться вернуться назад, что попросту невозможно, а, напротив, пытаться прыгнуть вперед — и по возможности скорректировать будущее в этом прыжке.

Какое будущее нам предстоит и как в него рациональнее прыгать? — вот вопросы, на которые, в конечном счете, нам и надо ответить.

Существует несколько понятных сейчас базовых проявлений кризиса, сопровождающего наш переход.

Первое из них — проблемы систем управления, которые во всем мире, даже в самых развитых странах, не справляются с объемом информации и с ростом значимости творческого труда. К сожалению, в современном мире никто так и не научился толком управлять творческими людьми.

Другая составляющая кризиса управляющих систем — их неспособность справиться со слишком глубокой интеграцией, которая вновь, как на рубеже XIX и XX веков, существенно опередила возможности этих систем.

Их кризис делает неизбежным изменение систем управления человечества, а ведь это означает изменение самой структуры человеческого общества, его принципиально новая организация.

Существенно, что мы видим падение социальной значимости знаний, и это второе проявление глобального кризиса.

Усложнение коммуникаций, являющееся сутью глобализации, заставляет людей выбирать между поиском нового знания, с одной стороны, и своей социализацией на основе добытых другими знаний, с другой стороны. Мы в России сейчас окунаемся в ситуацию, которая характерна и в других, более развитых странах, — мы видим ситуацию, когда социальный успех не связан со знанием и в ряде случаев связан с принципиальным добровольным отказом от знания. Может быть, вообще, это связано с чрезмерной сложностью мира для индивидуального сознания, может быть, существует еще и какое-то коллективное сознание, которое нами не ощущается, — но пока кризис знания налицо.

Наконец, лишь третьим проявлением глобального кризиса является собственно финансовый кризис. Он связан с тем, что капитал больше не имеет возможностей количественного расширения: он уперся в объективные рамки, поскольку Земля круглая и ее территория ограничена и освоена им вся.

Мы видим стремление глобальных монополий сдерживать развитие технологического прогресса.

Мы видим также рост системных рисков по мере снижения индивидуальных рисков. Самое простое проявление этого — то, что в развитых странах стали хорошо лечить разные болезни, поэтому снизилось качество, если можно так выразиться, человеческого потенциала этих стран.

Нам следует прежде всего понять, какие еще кризисы развертываются в современном мире, хотя бы только основные кризисы.

После этого надо проанализировать изучение того, как они взаимодействуют друг с другом, и это — главное, о чем я попросил бы сегодня думать и говорить.

Третья наша задача — это, наверное, задача на будущее. Нам жизненно важно осознать, каковы, хотя бы примерно, контуры новой стабильности, куда переходит человечество. Потому что, если мы поймем эту зону, поймем эти контуры, мы поймем и траекторию нашего движения к этой новой стабильности и сможем выработать правила своего приспособления к этому движению, то есть как максимум правила мирового общежития, а как минимум — правила ведения конкурентной борьбы для нашего общества.

Давайте вспомним: когда в 1980-е годы весь развитый мир занимался освоением неразвитых стран, а потом, с конца 80-х, занимался освоением постсоциалистического пространства, — правилам этого освоения, потом отлитым в пресловутый Вашингтонский консенсус, подчинялись все участники мирового развития. Подчинялись даже те, кто от него страдал и кто в результате него проигрывал.

Одна из причин нынешнего кризиса состоит в том, что в 1997 году, с началом долгового кризиса неразвитого мира, этот процесс закончился, а новых правил выработать так и не смогли. В результате уже больше десяти лет в глобальном масштабе применяются старые правила, которые к новой реальности уже не имеют никакого отношения.

Поэтому сверхзадача, как мне кажется, — это нащупать такие универсальные, глобальные правила для сегодняшних, качественно новых условий. Грубо говоря, взамен Вашингтонского консенсуса нашему клубу предстоит выработать качественно новый, Московский консенсус.

Да, доклад, который роздан, — это не более чем затравка для обсуждения. Не нужно его обсуждать, — это материал для сведения, просто для того, чтобы сориентировать и направить дискуссию. Я понимаю прекрасно его недостатки и его ограниченность — это ведь просто перечисление отдельных кризисов.

Напомню наши сегодняшние задачи еще раз. Первое — какие значимые кризисы помимо бегло названных мною в этом докладе развиваются сейчас в мире?

Второе — как эти кризисы друг с другом взаимодействуют?

И наконец, третье — если мы сумеем, надо продумать, какова та новая зона стабильности, которую обретет современное человечество. Как изменится человек? Как изменится человеческое общество, как изменится мироустройство? Каков образ предстоящего нам всем будущего, может быть, не очень желаемого нами, может быть, даже очень неприятного для всех нас.

Ведь чтобы иметь возможность его как-то скорректировать, нужно сначала понять, собственно говоря, какое оно.

На этом я позволю себе закончить вступительное слово. Нас здесь много. Пришли все, а это — хорошая новость. Поэтому давайте стараться говорить по 10–15 минут.

Владимир Семенович Овчинский:

— Уважаемые коллеги! В докладе и в своем кратком выступлении Михаил Геннадьевич акцентировал внимание на том, что мир сейчас переживает гамму кризисов. Но, на мой взгляд, человечество всегда переживало гамму кризисов. Именно поэтому оно и развивалось. Оно не деградировало только благодаря тому, что всегда жило в каком-то кризисном состоянии.

Да, мы можем рассматривать бесконечную череду кризисов различных, абсолютно бесконечную. Но если взять то, что сегодня вызывает у всех интерес, озабоченность и страх, — так называемый глобальный финансово-экономический кризис, — то главный вопрос, который здесь возникает, на мой взгляд (и это то, чего нет в обсуждаемом докладе), заключается в следующем: это кризис рукотворный или объективный?

Что это — итог закономерного развития современной модели экономики, модели финансовой системы, модели системы управления транснациональной и национальной экономикой?

Или же это кризис рукотворный, созданный некими закрытыми структурами для того, чтобы реализовать какое-то свои интересы?

Какая модель анализа этого кризиса должна преобладать? Целиком и полностью объективизированное экономическое, политологическое объяснение или же объяснение с элементами конспирологии — в хорошем смысле этого слова? Конспирологии не как запугивающей сказки, а как полноценной науки, науки о заговорах. Потому что это совершенно нормально: наука о заговорах имеет и смысл, и предмет, и в целом все основания к существованию. Об этом Андрей Ильич Фурсов неоднократно писал, и я считаю, что писал абсолютно правильно.