Джонатан Франзен - Дальний остров

Открыв свой ноутбук, Чжоу показал мне фотографии улыбающихся важных персон на платформе для наблюдения за дикими птицами и животными, построенной в его родном городе. Сейчас Чжоу работает над новым проектом в природном заповеднике «Гора Лаоте» на Ляодунском полуострове. Каждую осень все перелетные птицы Северо-Восточного Китая летят над этим полуостровом на юг, и местные браконьеры устанавливают на общественной земле тысячи сетей, которыми ловят и убивают птиц. Выше всего ценятся крупные хищники, многие из которых, по официальной классификации, находятся в опасности или под угрозой вымирания. Некоторых птиц, говорит Чжоу, употребляют в пищу в том же регионе, но бóльшую их часть отправляют в южные провинции, где они идут как деликатес. Чжоу и его дочь, работающая в заповеднике на добровольных началах, собирают данные, которые затем передают центральному правительству, чтобы оно могло координировать политику на местах. На его фотографиях видно, как служители заповедника преследуют браконьеров при дневном свете и при свете фар. Вот деревья, поваленные браконьерами, чтобы служители не могли проехать. Вот конфискованные мотоциклы. Вот комната, в которой до высоты человеческих плеч громоздятся свернутые сети всех цветов: улов охраны всего лишь за одно утро. Вот клетки с маленькими птицами, которые служат приманкой для больших птиц. Вот над кронами деревьев торчат прикрепленные к их вершинам стволы других деревьев, чтобы сети висели на высоте орлиного полета. Вот не столь крупные ловушки для орлов, свисающие с высоких ветвей и утяжеленные бревнами. Вот сети размером с дом, усеянные оглушенными голубями, орланами-белохвостами, балобанами. Вот еще живые птицы с открытыми переломами крыльев, с торчащими под жуткими углами обломками костей. Вот конфискованная сетка для грязного белья, набитая, точно нестираной одеждой, соколами и совами — живыми и мертвыми. Вот браконьер в наручниках, на нем хорошая рубашка и новенькие кроссовки, лицо заменено мозаичным пятном. Вот капли пота на лице служителя, извлекающего сокола из сети. Вот куча из сорока семи конфискованных за одно утро мертвых ястребов и орлов — все до одного обезглавлены браконьерами, чтобы не клевались. Вот куча поменьше: окровавленные головы, собранные за то же утро.

— Занимаются этим люди не такие уж бедные, — говорит Чжоу. — Это не ради пропитания, это традиция. Моя задача — просвещать людей и по возможности менять традиции. Я хочу объяснить людям, что птицы — их природное богатство, и помочь развитию экотуризма как альтернативного источника дохода.

Перелетные птицы, которым удается миновать гору Лаоте невредимыми, большей частью направляются, конечно, в Юго-Восточную Азию — в регион, который сплошная вырубка лесов и разработка месторождений открытым способом, похоже, скоро превратят в одно огромное грязное месиво: ведь для того, чтобы снабжать фабрики, снабжающие нас, в самом Китае безнадежно мало природных ресурсов. Главная тяжесть от загрязнения среды китайскими предприятиями ложится, конечно, на китайцев, но травма, наносимая разнообразным формам жизни, реэкспортируется по всему миру. Мы, думаю, были бы чересчур требовательны к китайцам, если бы стали жестко настаивать, чтобы они, стараясь защитить гору Лаоте, обеспечить себя воздухом, пригодным для дыхания, и водой, пригодной для питья, добиться экологически рационального устойчивого развития, еще и уделяли пристальное внимание опустошению Юго-Восточной Азии, Сибири, Центральной Африки и бассейна Амазонки. Замечательно уже то, что существуют такие люди, как Сорокопут, Хай-сян Чжоу и Ифэй Чжан.

— Видеть, как что-то уничтожается, и не иметь возможности ничего сделать — это иногда вгоняет в тоску, — сказал мне Сорокопут.

Мы стояли у сильно загрязненной реки в окрестностях Нанкина, оглядывая промышленный пейзаж, возникший там, где всего два года назад были болотистые земли. Но оставался еще небольшой незастроенный участок, и Сорокопут хотел мне его показать.

С этой книгой познакомил меня настоящий швед — Экстрём, сосед по комнате в колледже. Он подарил мне дешевое издание с сомнительной фотографией на обложке: мужчина в плаще и сверхмодных темных очках наставил автомат читателю в лицо. Это было в 1979 году. Я тогда читал исключительно великих (Кафку, Гете) и, хотя мог простить Экстрёму непонимание того, с каким серьезным человеком он имеет дело, книжку с такой пошлой обложкой не стал даже открывать. И лишь несколько лет спустя однажды утром, когда я лежал в постели больной и был слишком слаб, чтобы взяться за Фолкнера, Генри Джеймса или что-нибудь подобное, это издание в мягкой обложке снова оказалось у меня в руках. Я уже был тогда женат, она тоже была писательница, и я тратил массу сил на то, чтобы избегать простуд, испытывая перед ними болезненный страх: простуженный, я не мог ни писать, ни курить и, следовательно, не мог чувствовать себя молодцом, а чувствовать себя молодцом было практически единственной моей защитой от мира. И каким же идеальным источником уюта и отрады оказался «Смеющийся полицейский»! Сведя знакомство с инспектором Мартином Беком, я навсегда перестал так бояться простуд (а моя жена перестала так бояться моей ворчливости в простуженном состоянии), потому что простуда с тех пор ассоциировалась у меня с мрачно-забавным миром шведского уголовного розыска. Всего существует десять детективных романов про Мартина Бека, и каждый из них очень хорошо читается от корки до корки за день, когда больное горло донимает особенно сильно. Но «Смеющегося полицейского» я люблю больше всех остальных и чаще всех перечитываю. Май Шёвалль и Пер Валё, счастливая чета, написавшая эти романы, счастливо сочетала в них приятную простоту детективного жанра с трагикомизмом большой литературы. В их книгах красивая, ловкая сыщицкая работа соединяется с мощными и чистыми картинами невзгод — именно таких, с какими человеку, страдающему больным горлом, отрадно по-товарищески соприкоснуться.

«Погода была отвратительная», [43] Здесь и ниже цитаты из романа «Смеющийся полицейский» даны в переводе Н. Косенко и Г. Чемеринского. — сообщают нам авторы на первой странице «Смеющегося полицейского», и таковой она остается. Пол в отделении полиции «заляпан грязью», все время входят и выходят «люди, возбужденные и мокрые от пота и дождя». Действие одной из глав происходит в «неприятную среду». Другая начинается так: «Понедельник. Снег. Ветер. Собачий холод». Какова погода, таково и общество в целом. Отрицательное отношение Шёвалль и Валё к послевоенной Швеции проявляется во всех десяти книгах, но исступленной кульминации оно достигает в «Смеющемся полицейском». Мало того что зимой в Швеции неизменно дрянная погода — шведские журналисты неизменно глупы и ищут сенсаций, шведские квартирные хозяйки неизменно расистки и жадюги, шведские полицейские начальники неизменно пекутся только о своих интересах, верхи шведского общества неизменно поражены декадентством или пороком, шведские демонстранты, протестующие против войны, неизменно преследуются, шведские пепельницы неизменно переполнены, шведский секс неизменно отвратителен или вульгарен, шведские улицы в рождественские дни неизменно кошмарны. Когда детектив Леннарт Колльберг наконец получает свободный вечер и наливает себе хороший большой стакан аквавита, можно не сомневаться, что телефон у него сейчас позвонит: срочная работа. В Стокгольме в конце шестидесятых, вероятно, и правда хватало всего безобразного и тоскливого, но абсолютное безобразие и абсолютная тоскливость, изображенные в романе, — это, конечно же, юмористическое преувеличение.