Дмитрий Губин - Налог на Родину. Очерки тучных времен

Да, и последнее. Название этой статьи я позаимствовал у сборника французского писателя Мишеля Уэльбека, которого почитаю за усталого, жесткого, но бесконечно умного критика современности. Вот у него к современной Европе, современному миру – тьма претензий. И одна связана с тем, что познание и созидание заменено потреблением. Сборник переведен, между прочим, на русский.

Но критика Европы с позиций Европы – кого это у нас интересует?!

На русском языке – пара тысяч всего тираж.

Друзья из Лондона попросили помочь англичанину Саймону, который занимается проституцией. Я тоже вот хмыкнул. А Саймон изучает проституцию как явление и пишет книгу. Наши встречи обошлись в цену двух обедов (или часа средней московской продажной любви), но того стоили

Саймон оказался никаким не сексуальным маньяком, а сутулым дылдой-ботаником в очках. Меня ему порекомендовали по глупости: я когда-то работал в глянцевом мужском журнале, полном фоток девушек в купальниках, и людям мерещилась связь. Саймон был родом из города «Битлз» и говорил по-английски с акцентом, который приятно для русского уха называется «ливерпадлиан». Мы договорились об обеде в кафе «Пушкин», которого, похоже, не избежать ни одному русскому, желающему показать иностранцу товар лицом (я про Москву, страну и русскую кухню как товар).

Однако Саймон был маньяком своего предмета. Он знал историю проституции в деталях, включая различия между проституцией религиозной и гражданской в Древней Греции (я, в свою очередь, дал ему пару сведений по истории проституции в Петербурге, некогда почерпнутых из одноименной книжечки Лебиной и Шкаровского, которую смело могу порекомендовать любому школьнику: мне, например, только из нее стало ясно, что Сонечка Мармеладова была никакой не «билетной» проституткой, но «бланковой»). Наличие у проституции истории было вещью очевидной – не может не быть истории у древнейшего ремесла, – а вот чем Саймон меня удивил, так это теориями проституции. Он рассказал, например, об экономической теории Эдлунга и Корна, сводящейся к тому, что высокий почасовой заработок служительницы порока объясняется не профессиональными рисками и не ценой, так сказать, самого греха в глазах потребителя, а платой за время пропущенного брака и материнства. Он говорил об исследованиях Моффэта и Петерса, устанавливающих взаимосвязь между средней зарплатой проститутки и средней зарплатой в регионе…

Самого же Саймона интересовал следующий феномен: отчего в разных регионах проституция принимает разные формы, причем порой вовсе не те, что, казалось бы, должны возбуждать в клиенте страсть? Как может привлечь клиента витринной проститутки в Амстердаме или Брюсселе краткий, дорогой и дискомфортный акт прямо в витрине за задернутой занавеской? Кого увлечет пожилая, толстая и ярко размалеванная проститутка на пляс Пигаль или в Булонском лесу? Однако же и привлекаются, и увлекаются. Гипотеза Саймона была такова: рынок проституции формируется не только спросом, но и предложением, причем экзотика повышает ценность товара (Саймон к моменту нашей встречи успел купить меховую шапку с советской кокардой, которую продемонстрировал мне для косвенного подтверждения идеи). Он бы хотел вывести формулу, увязывающую цену, спрос и экзотику, – и написать диссертацию, а параллельно и книгу.

– Вы, профессор, воля ваша, что-то нескладное придумали! – отвечал я ему, подливая водки и следя, чтобы за ней немедленно по пищеводу следовали щи суточные «изъ квашоной капусты». – Оно, может, и умно, но больно непонятно. По мне, так все проще. Коль ты в России, так вот русская кухня. А если в Италии – вот итальянская.

Но Саймон с неожиданной горячностью вдруг возразил, что параллель неверна. Что любая национальная кухня определяется климатом и географией. Если в стране лето коротко, то капусту надо успеть заквасить на зиму, а потом варить из нее – тут Саймон метнул на меня взгляд, и я, правильно поняв, плеснул еще водки – ваши кислые stchi. А если климат таков, что помидоры растут без теплиц в грунте, то национальным супом станет папа-помодоро. А если ты живешь на острове, окруженном морем, где на подтопленных полях хорошо растет только рис, – то никуда не деться от суши и сашими. (Тут я хмыкнул, поскольку в Москве суши-бары на каждом углу, а вот со щами суточными и кашей гурьевской явная напряженка.)

Локальные же проявления проституции, продолжал мой визави, имеют другую, не вполне изученную природу. Скажем, в Таиланде среди проституток заметны женоподобные, то есть от девушек внешне не отличающиеся мальчики – знаменитые ladyboys. В ladyboys родители своих сыновей готовят сызмальства, в нежнейшем возрасте хирургическим образом вырезая им адамово яблоко, кадык, по которому только и можно отличить женоподобного юношу от мужеподобной девушки. Ну и какими региональными условиями это явление объяснить? В сходных по географии и укладу Бирме, Лаосе, Камбодже ничего подобного и близко нет – там нет и секс-туристов. Хорошо: допустим, в Таиланде проституция развилась после размещения в стране американских военных баз, оставивших след в топографии улицами типа Walking Street в какой-нибудь Патайе. Но вряд ли солдатам был потребен столь декадентский досуг, как общение с ladyboys…

Словом, заключил Саймон, вопрос о местной специфике остается открытым, и потому он и приехал в Москву, чтобы проинтервьюировать уличных, гостиничных и вокзальных проституток, представляющих собой российскую национальную особенность.

Я не захохотал лишь потому, что рот мой был занят котлетой пожарской, «гарнированной жареною карто-фелью». В обмен на российский стереотип, представляющий, скажем, Париж скопищем кафешантанов, в каждом из которых играют танго, мир рисует Россию по неверному лекалу.

То есть Саймон явно представлял предмет своего изучения по книге Кунина «Интердевочка» да фильму Би-би-си конца 1980-х «Prostitutki», вызвавшему тогда в Англии фурор.

Когда мы завершили трапезу, я предложил Саймону прогуляться.

Смеркалось.

Мы спустились вниз по Тверской до отеля «Риц», но обнаружили внутри лишь скучных бизнесменов в очень дорогих костюмах и столь же безупречно скучных бизнесвумен; пару раз Саймон вскинулся на девушек на шпильках, с сумочками от Gucci, увешанных золотом и стразами, как елка игрушками в Рождество, – но я объяснил, что так выглядит большинство девушек, желающих весело провести время в дорогих местах. Они ищут не клиентов, а мужей или, на худой конец, друзей, то есть меняют на деньги не два часа своей жизни, а всю оставшуюся жизнь, и, кстати, по весьма завышенному курсу.

Потом мы прошлись вверх до стройки у метро «Маяковская», где лет десять назад сутенеры держали проституток в ожидании клиентов. Это было сильное зрелище: братва в ночи приезжала на «джипах», ворота распахивались, девушки выходили и строились в шеренгу («равняйсь! – смир-р-рн!») под прицелом фар.