Дмитрий Губин - Налог на Родину. Очерки тучных времен

Вот и все технологическое противоречие, хоть вписывай в учебник для журфака, – подчеркиваю, технологическое, а не политическое. Не подорвался бы я на Матвиенко – подорвался бы, не знаю, на какой-нибудь шуточке по поводу очередного царского дворца, потому что, сам того не зная, затронул чей-нибудь высший государственный, то бишь финансовый, строительный интерес.

Но это увольнение, этот подрыв попал, к сожалению для минеров, на сегодняшнюю ситуацию, когда, несмотря на высокие цены на нефть, так же высоко недовольство. Где-то – губернатором, превратившим окно в Европу в дверь в сельский сортир, где-то – губернатором, запретившим праздновать День всех влюбленных и ставить пьесы Гришковца, где-то – кортежами с мигалками. «Всех всё достало, и даже неважно, богат ты или нет», – как сказал мне на днях один много чего повидавший попсовый продюсер.

То есть чайник стоит на плите, вода греется, – а я, помимо умысла и желания, оказался свистком, при звуке которого все закричали: ага! А Интернет усиливает звук тысячекратно, а в Египте и Ливии закончилась эра «конструктивной критики» и с весьма впечатляющим результатом, и всем гадко и противно ощущать себя быдлом, которому твердят про успехи Мубарека. А я, ребята, никакой не герой, как и Ходорковский не Нельсон Мандела.

То есть свисток – мой, вода – ваша, чайник – общий, а газ – он, понятно, «Газпрома».

А скандал – что скандал, через полгода, через год забудется. Ну, предложат мне на каком-нибудь спутниковом канале работу, и сосульки по весне растают, а выбирать губернаторов так и не разрешат, и борьбу назовут экстремизмом.

Только вода кипеть не перестанет.

Презирая интеллигентское мироощущение и вообще интеллигентскую самоидентификацию с середины 1990-х (ниже объясню почему), в 2000-х я вдруг снова стал с ужасом ощущать себя интеллигентом. Вам это чувство не знакомо?

В 2011 году немного неожиданно – то есть слегка против воли – я оказался втянут в немалое число разговоров о будущем России.

Наша страна с начала XVI века, с уничтожения Псковской республики, является патримониальной автократией, или, если эмоционально, – деспотией, то есть таким государством, в котором абсолютно все, включая власть, недра, недвижимость и движимость, судьбы и жизни, принадлежит единственному человеку. Неважно, называется он царь, генсек или президент. И самодержец единолично решает, кому и какую часть из своих владений делегировать, и правит страной как собственной вотчиной.

Таковым было устройство России и в 1836 году, когда, после публикации в «Телескопе» «Философического письма» Чаадаева, сам Чаадаев, по велению Николая I, был объявлен сумасшедшим. Таковым оно оставалось и в 2011-м, когда, после пары ласковых слов в адрес петербургской губернаторши (а по сути – наместницы) Матвиенко в эфире радиостанции «Вести FM», я лишился и этого эфира, и еще двух телепрограмм. Причем в одной из уже смонтированных выпусков я был вырезан целиком, несмотря на полнейшую программы невинность, – так царь или клевреты царя распорядились моим изображением, моим голосом, моим трудом и моим доходом.

У патримониальной автократии – системы надежной, как телега, и настолько же приспособленной к скоростям – есть врожденный порок: скачкообразность в движении. Лошади устают или дохнут, оси ломаются, на ухабах подпрыгивают и валятся вон ездоки. Екатерина II свергает Петра III, Александр убивает Павла, гэкачеписты валят Горбачева, но сами оказываются в тюрьме. Поэтому эсхатологические настроения, вечные ожидания беды, все эти «хорошо мы не жили и нефиг привыкать» являются неотъемлемой частью национального сознания.

Кроме того, 2011 год стартовал как год арабских революций, доказавших, что автократии имеют свойство рушиться внезапно и даже вопреки классическим признакам революционной ситуации. Ведь ладно бы грохнулась только нищая Ливия с ее сумасшедшим, напоминающим гея-истерика полковником Каддафи. Но привычно тихий Египет, который Аллах, казалось, вылепил под русского туриста! Но Бахрейн с его сумасшедше высоким – эдакая арабская Рублевка – уровнем жизни!

То есть неприятно, как приставленный в лифте нож, поразило открытие, что режимы могут рушиться не только от нищеты, но и от несправедливости, от неравенства, всегда порождаемых автократией. Нельзя же ведь бесконечно воровать, брать взятки или становиться миллиардером только потому, что ты друг Путина, жена Лужкова или сын Матвиенко?

В общем, разговоры на тему «когда же это все грохнется?» мне были привычны. И даже разговоры «а будет ли у нас революция?» на фоне арабских пожаров не выходили за пределы обычной русской нормы, типа пол-литры.

Непривычно было другое: во всех этих разговорах ощутим был сильный интеллигентский крен. Должен ли порядочный человек идти на выборы, когда в любом случае, все же знают, их результат будет подтасован? (О эта интеллигентская уверенность в лживости власти!) Бежать прямо сейчас из России в Лондон или чуть погодить? (И восторженная демонстрация обложки журнала, принадлежащего жене миллиардера Белоцерковского, где интернет-борец с режимом Навальный демонстрирует плакат «Валить?» – о эта интеллигентская катаракта, не дающая видеть иной смысл глагола «валить», хотя Навальный именно валит охамевшие госкорпорации в судах и в блогах!)

И, наконец, самое главное: должны ли МЫ (о это интеллигентское «мы»!) поддерживать вполне возможную в России РЕВОЛЮЦИЮ (о дивный арабский мир!), которая сметет ИХ (о это интеллигентское «они»!), хотя, возможно, приведет к власти еще больших негодяев (о это интеллигентское невысказанное, оставшееся в подтексте «даст по балде всем нам»!).

Во всяком случае, именно такие разговоры состоялись у меня с моей пенсионеркой-мамой, с одним народным артистом, с одним торговцем автомобилями и с одним продюсером, в народе больше известным как «бывший муж Аллы Пугачевой» (не ищите: на этой почетной пенсии пребывают несколько). То есть африканские революции не просто встряхнули недовольную Россию, но и живо напомнили те времена, когда интеллигентские разговорчики («как НАМ вести себя, когда вся власть у НИХ?») велись на любой кухне.

Тут можно ограничиться замечанием, что возрождение интеллигентских разговоров есть свидетельство возрождения духа СССР, – но это и так очевидно.

Интереснее другое: те, кто вновь ощущает себя как бы немножечко интеллигентом, совершенно не чувствуют ни противоречий, ни даже определенного комизма этого статуса. То есть задаются, условно говоря, вопросом о смысле жизни вообще, в то время как развитый ум давным-давно перешагнул этот детский, подростковый вопрос, раз и навсегда решив, что смысла в жизни не больше, чем в извержении вулкана, но собственную жизнь наделить смыслами индивиду по силам.