Константин Романенко - Почему ненавидят Сталина? Враги России против Вождя

Ежов остановился и на проведенной им чистке в собственном наркомате: «За это время пришлось 238 человек арестовать, из них по ГУГБ 107 человек» . Причину такого количества арестов нарком объяснил тем, что для ареста было достаточно того, что работник « скрыл от партии и от органов НКВД свою бывшую принадлежность к троцкистам . Мы рассматривали это как предательство ». В числе арестованных были поляки, длительное время работавшие «в польском секторе» НКВД, которые «приехали в СССР еще в 20-е годы, как польские коммунисты, по линии Коминтерна», но в действительности «являлись офицерами второго отделения польского генерального штаба».

«Таким образом, – пояснял Ежов, – были внедрены к нам Сосновский, Маковский, Стецевич, Ильиниш, Мазепа, братья Богуславские и др. <���…> Они вели широкую дезинформацию и просто разлагали наших работников, сводя их с девочками и т. д., расхищали государственные средства. Например, некий Ильиниш обошелся нам в 200 тыс. американских долларов.

…Это один из резидентов, на котором, по существу, была вся наша агентурная связь по Польше. Когда-то он был завербован для работы в Разведупре, затем перешел на работу к нам… Он был вербован как (польский) вице-министр финансов… Он систематически дезинформировал нас, давал ложные материалы и обирал деньги, якобы для оплаты агентуры. В действительности он их брал себе, чем дезорганизовал нам всю агентуру … Сейчас он сознался, что является агентом польского генерального штаба и, кроме того, работает на немцев… Мы арестовали 11 человек из польской резидентуры».

Однако ключевым моментом, обозначившим развитие последующих событий, стала критика наркомом деятельности начальника СПС Молчанова. Комиссар госбезопасности 2-го ранга Георгий Молчанов был сыном официанта. До революции он учился в Харьковской торговой школе, но, не закончив ее, выбрал иное поле деятельности, далекое от сферы прилавка. Еще в 20-м году Молчанов стал заведующим политическим бюро ЧК Кабардинского и Балкарского округов, затем – начальником секретно-оперативного управления Горского губЧК. В 25-м году он начальник Иваново-Вознесенского губотдела ГПУ, а в ноябре 1931 г. он возглавил Секретно-политический Отдел ОГПУ в Москве. В его обязанности входило противодействие деятельности всех политических противников, включая и церковнослужителей. При Ягоде Молчанов являлся одной из самых значимых фигур в НКВД. Однако после прихода Ежова, 28 ноября 1936 г. Молчанова перевели наркомом внутренних дел и начальником Особого отдела округа Белоруссии.

И вторую половину своего выступления Ежов посвятил критике работы СПО. Он начал с рассказа о расследовании дела Ивана Смирнова: «Это дело возникло в 1931 г. и велось на протяжении 1932 года. Агентурные материалы говорили о том, что существует троцкистский центр во главе со Смирновым…Смирнов, будучи в 1931 г. за границей, наладил там связь с Троцким и Седовым. Задачей троцкисты поставили вопрос террора. Вот, например… агент, сообщая о поездке Смирнова за границу, пишет: «8 сентября Смирнов… ( Читает. ) через дипломатическую почту».

Сталин: Кто это докладывает, в каком году?

Ежов: Это (сообщает) один из агентов в 1932 году. В январе 1933 г. на основе этих агентурных материалов Смирнов и группа в 87 человек были арестованы. Однако следствие было проведено так, что эти агентурные материалы совершенно не были использованы».

Приводя цитаты из следственных протоколов допросов Эйсманта и Рютина, показаний Вержбловского, Зафрана, Слепкова, Коцюбинского и других арестованных, нарком сделал вывод, что еще в 1934 г. наркомат имел возможность «вскрыть не только украинские, но и московские центры». Однако эти материалы не были использованы: «людей расшугали, дело разобрали в течение полторы недели и на этом закончили».

Он продолжал: «В январе 1935 г. в ГУГБ поступает сообщение, что на квартире у Радека имеется тайник, где хранятся шифры для переписки с Троцким и сама переписка… Вместо того чтобы найти способы изъять этот тайник… Можно было поставить в ЦК вопрос: разрешите обыскать Радека, имеем сведения, что у него тайник с шифрами и переписка с Троцким. Ничего этого не делается… И только когда арестовали Радека, один работник вспомнил, что у Радека тайник есть. Этот тайник обнаружили, но там оказался шиш, потому что Радек был не такой дурак, – успел все убрать и оставил там совершенно невинную переписку.

Вот, товарищи, основные факты, причем нельзя никакими объективными причинами объяснить эти провалы в нашей работе.

Сталин: Это уже не беспечность.

Ежов: Это не беспечность, т. Сталин… Возникает вопрос, является ли это ротозейством, близорукостью, отсутствием политического чутья или все это гораздо хуже? Я думаю, что здесь мы имеем дело просто с предательством. ( Голоса с мест: «Правильно, верно!» )…Все эти дела, которые я вам перечислил, все эти факты в той или иной степени проходили через руки Молчанова. Кроме того, Молчанов довольно странно себя вел при развороте всего этого дела».

Следует напомнить, что речь шла о расследовании дела «троцкистско-зиновьевского объединенного центра», начавшемся с конца декабря 1935 г., куратором которого был назначен как член ЦК Ежов. Он говорил: «Я имел возможность наблюдать, что Молчанов все время старался свернуть дело: Шемелева и Ольберга старался представить как эмиссара-одиночку… Все показания, которые давались (на допросах в УНКВД. – К.Р .) Московской области Дрейцером, Пикелем, Эстерманом… совершенно игнорировались. Разговорчики были такие: какой Дрейцер, какая связь с Троцким, какая связь с Седовым, с Берлином. Что за чепуха, ерунда… Словом… никто не хотел ни Дрейцера, ни Эстермана, ни Пикеля связывать со всем этим делом. Молчанов не только прикрывал все эти дела, но и информировал троцкистов об имеющихся на них материалах».

Огласив еще несколько эпизодов, свидетельствующих о странностях в профессиональной работе начальника СПО, нарком вопрошал: «Является ли Молчанов одиночкой-предателем? Я должен сказать, что мы имеем довольно тревожные факты, которые объясняются опять-таки вот этим совершенно не большевистским подходом о спасении чести своего мундира, своего ведомства ».

По-видимому, дальше Ежов хотел отдать дань самокритике, указав на недостатки своей работы, но Сталин прервал его: «А как все-таки с Молчановым? Какая судьба его? Арестован он или нет?

Ежов: Да, арестовали, т. Сталин, сидит». Однако Ежов слукавил. В действительности Молчанов будет арестован лишь на следующий день.

Итак, хотя новый нарком НКВД охарактеризовал деятельность органов системы госбезопасности как провальную, еще ничто не свидетельствовало о будущей перетряске чекистских кадров. Но колокольчик уже прозвучал, и после перерыва стали каяться в своих грехах сами высокопоставленные генералы. Самокритика началась с выступления Ягоды. Признав целиком правильным в докладе Ежова анализ причин, приведших к огромному… позорному провалу работы органов государственной безопасности, он заявил: