Александр Архангельский - Страшные фОшЫсты и жуткие жЫды

Прот. Максим Козлов

P. S.

Людовик де Гонзаг, прежде чем стать святым, учился в семинарии. Однажды на перемене между лекциями он вместе с сотоварищами играл в мяч во дворе семинарии. Между тем на следующем занятии им предстояло ответить на вопрос: «Что сделал бы ты, если бы узнал, что через полчаса наступит Страшный Суд?» Что это был за предмет – нравственное богословие, аскетика, гомилетика, – история умалчивает. Так или иначе, студиозусы, перебрасываясь мячом, стали обмениваться суждениями. Одни говорили, что предались бы молитве, вторые – что поспешили бы покаяться, третьи – что стали бы практиковать самобичевание. «А как поступил бы ты?»– спросили у Людовика. «Я? Я продолжал бы играть в мяч».

И все-таки oportet vivere! [20]

Отец Максим писал мне: «очередь за Вами»; с некоторым опозданием, в последний день уходящего 2007 года я поместил в своем ЖЖ ответ на ответ. Который, как кажется, может стать автокомментарием к книге, в которой так много говорилось о пустом, мифологическом, подменном; о том, как нас запугивали то «страшными фошыстами», то «жуткими жыдами», а страна продолжала жить жизнью медленно нарастающего общества, мучительно сохраняла свой шанс на творческое саморазвитие и дозревала до соединения двух лишь по видимости противоположных чувств: патриотизма и свободы.

Дорогой о. Максим!

Сердечное спасибо за ответ. За то, что выбрали время среди множества Ваших весьма ответственных занятий. За глубину и спокойствие. Спасибо – и простите. За то, что я, в свою очередь, затянул паузу. Была бесконечная череда дел и поездок, а не хотелось скользить по верхам, в суете. И так в нашей (в моей по крайней мере) жизни слишком много поверхностного и пустого.

Со многим из того, что сказано Вами, я внутренне решительно согласен. Не чувствуя себя полноценным, полноправным христианином по способу жизни, я все-таки надеюсь, что вера сама по себе дает мне некоторое представление о христианском мироощущении и христианской картине жизни. Той картине, которую Вы так ярко, так ясно рисуете.

Да, христианину (как, впрочем, мусульманину и иудею – любому человеку, для которого последние, высшие ценности лежат вне – и выше – обыденной жизни) совсем необязательно заниматься политикой. И даже ею интересоваться. Можно делать это по совести, можно по совести этого не делать; спрашивать с нас будут не за это. Во всяком случае, тех, кому не был зачем-то дан изнуряющий, неразрешимый дар вникать в быстротекущее, изменчивое время.

Я очень хорошо понимаю те чувства, которые одолевали Вас в 90-е годы, когда выбирать приходилось не между правдой и кривдой, а между большой ложью – и малым двоением смысла. Которое рано или поздно ведет к раздвоению полному. Я, наверное, выбрал нечто Вам чуждое и об этом ничуть не жалею, но, повторяю, чувства – очень понятны.

Мне близко Ваше ощущение, что в отношениях между Государством и Церковью воцарилось инструментальное примирение. Я тебя не обижаю и демонстрирую решпект; помоги-ка мне вот здесь, вот тут и тут. Конечно, это лучше, чем вражда. Но гораздо хуже, чем дружественный диалог социально равновесных сил. (Я осознанно уклоняюсь от обсуждения вещей мистических, глубинных; не мой это уровень.)

Мне, как Вам, больно видеть в сегодняшнем общественном пространстве даже не откровенную ложь, а пустоту, возведенную в степень, сплошные дымовые завесы, за которыми нет ничего, кроме мертвенного желания удержать ситуацию под контролем. Любой ценой. К таким явлениям я отношу не названных Вами впрямую «Наших». Вы говорите о шествии ряженых по улицам и площадям; я бы сказал о недавней раздаче крестиков в метро. Всем желающим. Налево и направо. Так не может поступать верующий. Для него крест – святыня. Так не станет делать ответственный атеист. Он уважает чужую веру. Так не способен действовать даже богоборец; он, по крайней мере, понимает, что крест – не просто старинный символ. Так ведет себя идейный ничевок. Который в чем-то хуже богоборца. Этот эпизод, по-моему, и есть символ нынешней эпохи – эпохи оболочек отсутствующих смыслов. Эпохи, которая все чаще покушается на самое святое, чтобы и его опустошить, превратить в великое Ничто.

И тут приходит время важной оговорки. Вы, среди прочего, пишете о том, что либерализм противостоит христианству, приводите в пример 90-е годы. Если позволите, я не буду сейчас защищать либерализм, хотя и считаю себя либералом (в той же мере и по той же причине, по какой – патриотом). Только напомню о двух вещах. Во-первых, о том, что «либералы» были у власти урывками – когда страну рвало и метало; мы либерализма и не видели, а видели отчаянную попытку удержать корабль, несущийся на скалы. Современный мировой либерализм бывает очень разным; Берлускони, на которого ставят итальянские католики, – либерал, и основы европейской цивилизации с ее христоцентризмом отстаивают правые итальянские либералы; а лично верующий социалист Романо Проди – вовсе нет. Во-вторых, российские либералы образца 90-х были учениками начального класса; их никто в либералы не готовил, они учились по ходу вещей. На собственных ошибках. Попутно вытаскивая экономику из пропасти. И медленно дозревая до понимания, что этическая норма, моральный климат, базовые ценности – ключ к устроению мира; без них и рынок не рынок, и жизнь не жизнь. Могли бы дозреть быстрее? Могли бы. Но положа руку на сердце, в каких условиях они получили возможность работать? Когда каждый день на кону стояла жизнь или смерть страны; не либералы довели Россию до катастрофы, они ее из этой катастрофы выводили. Плохо, ущербно, но они свою работу сделали. Экономику построили. А что до гуманитарной атмосферы, то вопросы не к ним, а к нам. К тем, кто обязан был по долгу социального предназначения заниматься ценностями и осмыслением общественных процессов, – к интеллигенции. Которая ждала, ждала свободы, получила – и затеяла плач об утраченном материальном благополучии, забыла о смыслах и творческом долге.

Но все это – необязательное ответвление моего ответа. Прошу Вас, не берите его в голову. Отнеситесь снисходительно, как к некой констатации. Потому что, как бы ни были важны для меня идеи ответственной свободы, как бы ни был я убежден, что Россия нуждается в высвобождении народных сил, в атмосфере творчества, которая несовместима с чекистским подозрительным устройством все контролирующего государства, но для меня куда важнее другое. Нет греха и тем более нет святости в исповедании тех или иных политических взглядов, если они не связаны с откровенным унижением человека и откровенным богоборчеством (не путать со спокойным, внятным атеизмом). Это – плоскость, а не глубина, это важная часть нашего социального действия, но все же она вторична. Она – следствие, а не причина; нужно искать причину. Что же до релятивизма, то релятивизм ужасен всегда – и когда его проповедует глупый агрессивный либерал, и когда им пользуется ложный консерватор, для которого крестики – все равно что нолики.