Александр Архангельский - Страшные фОшЫсты и жуткие жЫды

А вот не боковое ответвление. Вот то, на чем я готов настаивать. И ради чего писал статью «Се ля „Жизнь“», на которую Вы сочли возможным ответить. Покамест отношение политиков к Церкви было собственно инструментальными, это можно (наверное, и нужно) было терпеть. Потому что политические действия не претендовали на сакральный статус, не притворялись делом веры, а были проблемой гражданского выбора и, если угодно, вкуса. Вы с содроганием вспоминаете «Да-Да-Нет-Да». Мне стилистика тоже не нравилась, но я считал (и считаю), что в заданных историей обстоятельствах только так и можно было действовать. Вполне возможно, что я заблуждаюсь. Но ошибка – это не оскорбление веры, не попирание святыни; в конце концов, если она непоправима, то в ответе за нее только я, вред причинен одной душе, моей. Но вот если бы Ельцин и его команда апеллировали тогда не к политике, не к политическим идеям, а к вере, это полностью поменяло бы ситуацию. И ответственность легла бы на всех, кто не встал и не произнес свое тихое христианское «Изыди!». Представляю себе экран телевизора в 1993-м: «ДА!» – и икона Владимирская. «ДА!» – образ Казанской, «НЕТ!» – какая-нибудь фреска Семирадского про Страшный суд и адские мучения, снова «ДА!» – и чудотворный образ Спасителя. Потом бесконечно повторяющиеся кадры: Святейший Патриарх благословляет Президента на царство (а кадры, как Вы помните, имелись). Это было бы хуже беззакония; это было бы прямое богохульство, наглое свидетельство: власть ничего не боится, ни перед чем не остановится, ей все, как теперь говорится, фиолетово.

Много чего тогда было. Было властолюбие. Царила алчность. Слишком часто встречалась глупость, облеченная полномочиями. Телевидением руководили Полторанин с Брагиным; вспомнишь – вздрогнешь. Встречалось и презрение к народу. Но такого святотатства не было. Потому что ни у кого во власти (по крайней мере, среди заметных фигур) не было чувства бытийственной пустоты, которая может сгущаться в любые лики, принимать какие угодно обличья. В том числе божественные. Да, вчерашние партийные работники стояли в храмах, как подсвечники. Но на веру как таковую – не покушались. Боялись, потому что уважали. Иерархию, конечно же, использовали, договаривались с ней по интересам, однако в святая святых не рвались. На моей памяти (ошибаюсь – поправьте) только однажды собственно религиозное начало было вовлечено в непосредственную политику – 3 октября 1993 года, когда, по слухам, Владимирскую Божию Матерь выносили из музейного пространства. Но, во-первых, Вы сами справедливо пишете, что это было особое время, та точка перелома, когда священство не может, не должно оставаться в стороне от политических конфликтов, потому что они грозят самому существованию государства и жизни нации. Во-вторых же, характерно, что это – не медийный факт, а слухи; икону выносили не для камер, не для пропаганды, а в панической надежде, что поможет. (И ведь помогла в конце концов.) Может быть, это было с их стороны суеверие. Но не было – недружественным поглощением святыни.

Эта привычка подходить к церковному – инструментально, с позиций государственной нужды, но не покушаться на святое, сохранялась почти на всем протяжении путинского правления. И мне бы в голову не пришло обращаться к Вам и другим уважаемым священникам с публичным вопросом об отношении к действиям власти; вопросом, который ставит Вас в неловкое положение и кажется отчасти провокационным, если бы это правило продолжало действовать. Повторяю, я полностью согласен с Вами в том, что человеку, облеченному высшей властью, властью крестить, исповедовать, причащать, отпевать, негоже вмешиваться в мелкие вопросы политического предпочтения. Это наша работа – тех, кого поставили у входа, выметать мусор, копаться в очень важных мелочах. Среди голосовавших за «Единую Россию» были верующие и неверующие, как были неверующие – и верующие, голосовавшие решительно против нее и всего, что с нею связано. И очень хорошо, что так. Однако же мне кажется, что во всех сферах нашей общественной жизни мы подошли к последней линии преодоления; в том числе в сфере сакральной. За этой линией – провал. Не буду мучить Вас своими тревогами насчет экономики, управления, гуманитарной области, школы и проч.; допускаю, что это мои интеллигентские фобии; русскому интеллигенту положено тревожиться по чину, маниакально-депрессивный психоз – его нормальное рабочее состояние; без толики болезненного алармизма здоровое общество обойтись не может.

А вот насчет священного готов еще раз повторить: боюсь, что дело очень плохо. И все хуже, хуже и хуже. Несмотря на видимость полного и окончательного благополучия. Несмотря на воссоединение двух ветвей русского Православия (что стало главным событием минувшего года и, может быть, всей уходящей эпохи). Мы вышли за пределы терпимой «инструментальности»; мы на этапе враждебного поглощения. Такое чувство, что опустошенная, внутренне безыдейная политика, основанная лишь на страхе перед дикой, необузданной, безответственной Россией, политика меркантилизма с мессианским уклоном, решилась превратить веру – в козырную карту и сдать ее в своей игре без правил. Не кто-то персонально – насколько было бы проще, если бы можно было указать на конкретного виновного и возгласить: ату его! – а система в целом произвела опаснейший сбой. Сакрализация политического интереса, попытка освятить церковной традицией ближайшие предвыборные цели, говорит о полной внутренней неустойчивости, об отсутствии идеи пути. Идея одна: удержать себя на срыве в пропасть. Цена неважна. За ценой не постоим.

Что за этим последует, Бог весть. Вы правы, жизнь всегда продолжается, надо возделывать свой огород, бросать свой мяч. Но не хочется повторения пройденного – в новых декорациях. Я слишком опасаюсь, что мягкий путь политического балансирования уже исчерпан. Именно потому, что в ход пущен последний, церковный, религиозный довод. И дальше должен последовать либо добровольный демонтаж модели управления, исчерпавшей свои слабые возможности. Демонтаж медленный, но последовательный. Либо такое ужесточение режима, что мы быстро забудем с Вами о слишком мелких разногласиях. Так может быть, не надо дожидаться? Может быть, пора объединяться людям нормы, пока их не сдавили люди края, неважно с какой стороны этот край, слева или справа? Я имею в виду, конечно же, не политическое объединение. Я имею в виду спокойный общественный диалог людей с различными взглядами, но с одинаковой верой в то, что ценности выше интересов. Что истина – есть. Что Россия – не пугало, не пустыня, в которой лихой человек, а живая страна, со своими путаницами, противоречиями, тяжелой инерцией привычек, но страна, способная к саморазвитию. Хорошая страна. Которую мы одинаково любим, хотя и думаем о ее настоящем и будущем по-разному. И которая совершенно не нуждается в том, чтобы святость, вера, традиция использовались не по назначению.