Майк Дэш - Первая семья. Джузеппе Морелло и зарождение американской мафии

Тем не менее было бы неверно считать Сицилию образца 1860 года провинцией, объединенной подозрительностью к чужакам. Существовали значительные различия между восточными районами, где земля была богата и местные бароны по-прежнему жили в своих поместьях, вкладывая деньги в строительство дорог, мостов и ирригационных систем, – и западными, где гораздо бо́льших трудов стоило наполнить землю жизнью. Западная Сицилия была краем гор, пыли, бедной почвы и еще более бедных сельских поселений. Относительным богатством отличалась тонкая полоса вдоль западного побережья; она состояла из столицы, Палермо, – нарядного порта, где было немного рыбаков и еще меньше промышленных предприятий и где люди зарабатывали на жизнь службой на государственных должностях, – и Конка д’Оро, Золотой раковины, где в бесчисленных маленьких цитрусовых рощах выращивались главные товары на экспорт, апельсины и лимоны. Аристократы западных районов по большей части отсутствовали в этих самых районах, предпочитая с комфортом жить в Палермо и сдавая недвижимость внаем хватким фермерам, которых называли gabelloti . В интересах баронов Палермо было умиротворять рабочий класс в городах дешевым хлебом и бесконечными фестивалями; что же до крестьян в отдаленной глубинке, то им доставалось гораздо менее уважительное отношение. В глазах многих баронов, они существовали только для того, чтобы выращивать пищу и платить налоги, уровень которых в 1860 году подразумевал, что они должны отдавать более половины урожая и половину заработков землевладельцам и правительству.

Эти требования фактически оставляли крестьян без средств к существованию, и положение дел становилось еще более гнетущим из-за того, что большинство баронов и даже gabelloti , которые управляли их имуществом, практически ничего не платили. Один армейский офицер, присланный с материка для поддержания порядка, вспоминал:

Невозможно без боли наблюдать некоторые сцены, свидетелем которых неминуемо становишься, живя здесь. Как-то в один из жарких июльских дней… мы с моими людьми совершали длительный переход. Остановились на отдых у фермы, где делили урожай зерновых. Я вошел в дом попросить воды. Там как раз закончили отмерять зерно, и крестьянину досталась лишь небольшая кучка. Остальное причиталось его хозяину. Крестьянин стоял, его руки и подбородок опирались на длинную рукоять заступа. Вначале он, как оглушенный, уставился на свою долю. Затем он посмотрел на жену и четверых или пятерых маленьких детей, думая о том, что после года напряженного труда все, что остается, чтобы прокормить семью, – это горстка зерен. Казалось, он окаменел. Лишь из глаз его безмолвно текли слезы.

Эти трудности чувствовались даже в хорошие времена. Впрочем, на Сицилии хорошие времена не длились подолгу, и с наступлением девятнадцатого века участь крестьян значительно ухудшилась. Отмена феодализма, которая произошла только в 1812 году, разрушила экономику внутренних районов. Это выразилось в распаде многих больших хозяйств, что, в свою очередь, привело к снижению их эффективности и ознаменовало собой начало эпохи капитализма в его самом сыром проявлении. Gabelloti , которые платили баронам фиксированную сумму за право возделывать их землю, имели все основания извлекать максимальный доход из собственности. Заработная плата – там, где ее вообще платили, – была урезана из-за изобилия рабочей силы: в результате демографического взрыва в начале девятнадцатого века население Сицилии увеличилось до двух миллионов. Это число намного превышало то количество человек, которое мог прокормить остров, а тяготы сицилийских крестьян лишь умножались из-за природных катаклизмов: наводнений, засух, оползней – и, в довершение всего, ужасного землетрясения, которое в 1908 году стерло с лица земли город Мессину и привело к гибели восьмидесяти тысяч человек. В западных районах острова царила такая нищета и нужда была столь ужасна, что в период с 1870 до 1910 года примерно треть его населения эмигрировала, вначале в города Северной Италии, а затем все больше – в Соединенные Штаты.

Одним из побочных эффектов этого беспрецедентного исхода мужчин, женщин и детей стало то, что после 1890 года практически каждая сицилийская семья имела друзей или родственников в больших американских портовых городах, особенно в Нью-Йорке и Новом Орлеане.

Для тех, кто остался на острове, нищета и отсутствие перспектив постепенно сделали преступления обычным явлением во второй половине девятнадцатого века. Будучи поставленными перед выбором: всю жизнь гнуть спину среди засушливых полей в борьбе за выживание или вести притягательную «плохую жизнь», mala vita , – карьерой вора или мелкого мошенника прельщались тысячи молодых сицилийцев. Их в конце концов ловили и сажали в тюрьму, там они перемешивались с куда более серьезными преступниками и, выходя на свободу, нередко становились наемниками значительно более опасных банд. Вдобавок к этому преступления на острове слишком часто сопровождались насилием. Власть правительства в сицилийской глубинке никогда не была абсолютной, и провал инициативы итальянского государства, ставившей целью ограничить применение оружия рамками полиции и армии – иными словами, воплотить в жизнь то, что историки назвали бы «монополией на насилие», – означал, что большинство мужчин по обыкновению носили оружие. Ежегодный уровень убийств на западе Сицилии, который к 1890 году достиг шестидесяти семи смертей на тысячу человек, был в 50 раз выше, чем на материковой Италии, и красноречиво свидетельствовал о склонности сицилийцев пускать в ход ножи и пистолеты для решения проблем.

Свою роль в распространении Мафии играл и другой фактор, уникальный для Сицилии. Это была готовность широких слоев населения острова к заговорам и мятежам против ненавистных властей. Еще в конце восемнадцатого века, после событий Французской революции, сицилийская полиция начала составлять отчеты о тайных обществах, собрания которых проходили в отдаленных сельских районах, где приносились клятвы верности и плелись заговоры с целью свержения монархии Бурбонов. Поначалу число их было невелико, но оно все увеличивалось; к середине 1830-х годов таких групп было множество, и их стало еще больше десятью годами позже, когда на пике непопулярности правительства Неаполя один дворянин из Палермо отметил: «Все хорошие граждане стали организовываться в тайные общества». Условия для формирования таких групп оставались благоприятными даже после объединения Италии в 1860 году. Одно из первых воззваний нового режима – о всеобщей воинской повинности – побудило сотни сицилийских юношей бежать в глубь страны и стать бандитами, не в последнюю очередь из-за повсеместно циркулировавших слухов о том, что молодых людей, отправившихся служить на материк, подвергали кастрации.