Владимир Мацкевич - Отвечая за себя

Какой смысл заниматься в стране наукой при таком финансировании и при таком начальстве, если всё равно не догнать своих коллег из Европы и даже России?

Какой смысл учить детей, если программы устарели на десятки лет, а ничего нового не допускается?

Какой смысл лечить больных, если ты поставлен в условия, когда на каждого больного у тебя нет даже пяти минут, а на заполнение бумаг уходит в три-четыре раза больше времени, чем на осмотр?

Смысл нужен людям среднего класса, имеющим свободное время для участия в общественных делах, имеющим способности что-то сделать и быть полезными людям и обществу, имеющим чувство собственного достоинства и представления о чести.

И как раз у них этого смысла нет.

Вся общественная и политическая жизнь в стране — полная бессмыслица. Или того хуже — преступное бездействие. В судах нет справедливости. В образовании нет современных знаний. Предприятия не приносят прибыли. Армия никого ни от кого не защищает. Госаппарат не соблюдает законов и своих обязанностей без коррупционной смазки. А аккумуляторный завод строится, несмотря на бесСМЫСЛенные протесты. И будет построен, как АЭС. Голоса на выборах не считают, и кандидаты исполняют бесСМЫСЛенный ритуал.

Наше мнение никому не нужно, а если мы не согласны с официальным мнением, единственное, что нам предлагается, — уехать из страны.

У беднейших беларусов жизнь полна смысла — они борются за выживание, им нет дела до политики, культуры, общественных дел.

У творческих и увлечённых беларусов жизнь полна смысла — они творят.

А у большинства худо-бедно устроившихся в жизни беларусов смысла нет. Они могут либо исполнять бесСМЫСЛенные ритуалы, либо участвовать в бесСМЫСЛенных и безрезультатных планах режима, либо оСМЫСЛять всё это во внутренней или внешней эмиграции.

Вернёмся к противостоянию дискурса и нарратива.

Доверие к числам традиционно выше, чем к словам, к формулам и уравнениям оно выше, чем к вербальным текстам. Соответственно, доверие к математическим и естественно-научным утверждениям и рассуждениям выше, чем к гуманитарным.

Правда, сомнение в том, что алгеброй можно проверить гармонию, тоже имеет давнюю традицию.

Насколько математические доказательства применимы к словесным текстам? Например, можно ли выводы из теоремы Гёделя распространять на тексты гуманитарных наук, на политические, на любые другие тексты?

Жюль Ришар в начале ХХ века в попытках решения задач из списка Давида Гилберта провёл такое рассуждение.

Любое вещественное число можно выразить в словесной форме. Даже иррациональное. Так, число «пи» описывается словами «отношение длины окружности к длине её диаметра». Если каждое число можно описать словами, то каждому описанию можно присвоить номер и тем самым получить числовой ряд словесных описаний. С числовым рядом можно совершать математические операции, то есть получать точные выводы. Постулировав таким образом числовой ряд чисел Ришара, сам Ришар доказывает невычислимость положения числа Ришара в ряду чисел, или несовпадение вычисленного числа Ришара с его номером в ряду.

В практическом смысле парадокс Ришара означает алгоритмическую неразрешимость некоторых задач в программировании, или иначе: для решения некоторых задач может потребоваться неограниченное время и неограниченный объём памяти, что невозможно.

Ну, невозможно и невозможно, нам-то, гуманитариям, какое до этого дело?

А дело такое! Обе теоремы Гёделя, доказанные для формальных арифметических систем, могут быть справедливыми и для систем, описанных не числами, а словами, то есть для дискурса и нарратива. Как любая арифметическая формальная система не может быть и полна и непротиворечива, так и словесные системы либо непротиворечивы, либо неполны.

К дискурсу применимо требование непротиворечивости, и от дискурса нельзя ожидать полноты.

И, напротив, нарратив претендует на полноту и совершенно безразличен к противоречиям.

Умники развлекаются тем, что ищут и находят в нарративе Лукашенко разные противоречия, даже в одной и той же фразе. Но самого Лукашенко это нисколько не напрягает, как и любого, кто состоит членом в его описании мира.

Более того, в этот нарратив включается любое возражение на любое утверждение. Оппозиция или спикеры оппозиции, возражая Лукашенко, остаются внутри этого же нарратива и только укрепляют его.

Дискурс строится логично по схеме «если…, то…»

Нарратив строится диалектично по схеме «да…, но…»

Если дискурс сталкивается с фактом, который не вписывается в стройную логическую конструкцию, то этот факт выносится за скобки как нерелевантный, не имеющий отношения к делу. Правильно построенный дискурс, корректный и логичный, вырезает какую-то часть действительности и последовательно продвигается от постановки задачи к её решению.

Нарратив включает в себя всё, что подворачивается под руку, добавляя новые факты и новые идеи в общую картину. И вовсе не обязательно, чтобы одни идеи вытекали из других, чтобы факты хоть как-то были связаны друг с другом.

Дискурс аналитичен и эксклюзивен. Он членит и разграничивает, оставляя только нужное и существенное, исключая несущественное и ненужное.

Нарратив синтетичен и инклюзивен. Он объединяет и интегрирует всё, ничего не исключая, даже не выясняя, что важно, а что не важно. В нарративе всё пригодится.

Очень характерно выглядело противостояние дискурса Змитера Лукашука с нарративом «клуба редакторов» сразу после «большого разговора». Обсуждается книга, которую Лукашук подарил Лукашенко. Книга даёт логичную версию разворачивания войны России против Украины. Оппоненты Лукашука говорят, что читали эту книгу и книга очень плохая, в ней не представлена другая точка зрения, точка зрения России и ДНР/ЛНР.

Возражение выглядит абсурдно. Книга содержит логическое разворачивание истории новейшей войны с позиции одной из воюющих сторон. Откуда в ней может появиться точка зрения противника этой стороны? Это, как если бы в книге про победу советского народа в Великой отечественной войне излагалась позиция нацистов на эту войну.

Но «редакторам» в этом «клубе» этот абсурд не мешает. Они читали книгу, они слушают Лукашука, они вплетают его дискурс в свой нарратив и обессмысливают его.

То есть они лишают смысла логику, аналитику и позицию Лукашука, но наполняют всё это смыслами своего «описания мира». Если Лукашук ввязывается в спор с ними, то он вынужден ковыряться в деталях этого «описания мира», он добавляет свои слова и мысли в это длинное повествование, в этот большой нарратив.