Игорь Симбирцев - Первая спецслужба России. Тайная канцелярия Петра I и ее преемники. 1718–1825

После дела царевича Алексея попытки силой вернуть в Россию политических эмигрантов явно увеличились количественно. В немецком Гамбурге силой захвачен русскими агентами и с разрешения местного правителя вывезен для суда в Россию лидер украинских повстанцев и племянник беглого гетмана Мазепы Войнаровский. Из Гамбурга путь арестованного Войнаровского через всю Россию лежал в далекий Якутск, где при Петре организовали целое поселение для ссыльных украинских сепаратистов из числа соратников Мазепы. Здесь среди якутских морозов Войнаровский и нашел свой последний приют, умерев в ссылке, как и многие другие украинские политические заключенные, например бывший еще до Мазепы украинским гетманом Демьян Многогрешный. В отличие от бывших разведчиков-невозвращенцев Веселовских Войнаровского можно считать первой жертвой такой силовой операции российской разведки из числа лидеров сепаратистских движений народов Российской империи.

В принципе здесь стихийная разведка и тайный сыск Петра Великого действовали в русле общемировых тенденций эпохи «секретной дипломатии». Именно на XVIII век во всем мире приходятся первые громкие случаи с разведчиками-дипломатами, ставшими невозвращенцами по политическим мотивам, и со скандальными попытками вернуть их на родину силой для кары за измену. Так, после отказа вернуться из Англии знаменитого шпиона-дипломата французского короля Людовика XV — шевалье де Эона, прославленного в приключенческо-шпионской литературе за свою тягу переодеваться для шпионских целей женщиной, на него агентами тайной полиции Людовика XV под началом знаменитого Шарля де Брольи в Лондоне организовано пять покушений. Акции эти были продиктованы тем, что де Эон шантажировал Версаль некими компрометирующими короля Людовика XV письмами ему о планах высадки французов в Англии и организации в ней внутреннего бунта. Эмигранта-шевалье пытались и отравить вином в корчме, и убить под видом ограбления рукой наемника-англичанина, и заманить на французское судно в порту для захвата и вывоза за Ла-Манш, и вызвать на поединок на шпагах с заранее подобранным искусным фехтовальщиком. Все эти попытки провалились, де Эон вернулся во Францию только после смерти Людовика XV в обмен на полную амнистию себе со стороны его преемника.

А история с покушениями на де Эона громко прозвучала еще и потому, что одно из них готовил тогда ценнейший агент Шарля де Брольи и удачливый французский разведчик Бомарше, он же драматург с мировой славой, автор «Севильского цирюльника» и других пьес о весельчаке-парикмахере Фигаро. Именно Пьер Огюстен Бомарше, имевший во французской разведке того времени агентурный псевдоним Карон, в итоге и договорился с де Эоном, в обмен на гарантии безопасности тот вместе с Бомарше сжег опасные для Людовика Бурбона письма. После краха монархии оракул французской революции Марат на всех углах поносил драматурга-разведчика как за его шпионскую службу предпоследнему из Бурбонов, так и за попытку расправиться в Лондоне с бросившим вызов тирану шевалье де Эоном. Наш Петр Толстой для мировой истории не равен Бомарше по литературной славе и таланту, но все же русская история с вывозом наследника трона Алексея и охотой на братьев Веселовских, на мой взгляд, выглядит куда трагичнее своего французского аналога.

Подобные истории с невозвращенцами и попытками силовых акций в их отношении в том столетии известны во многих государствах. Когда шведский посол-разведчик в Неаполе Густав Армфельд отказался вернуться на родину по политическим мотивам, в Стокгольме по приказу короля Густава IV в заложники взяли близких ему людей и любимую женщину, угрожая их мучительной казнью. Но Армфельд на милость своему монарху так и не сдался, кочуя по различным европейским странам и осев позднее у нас в России, где российская разведка сделала из него в своих интересах главу многочисленной тогда шведской оппозиционной эмиграции в Санкт-Петербурге. Армфельд в обмен на политическое убежище оказывал российской секретной дипломатии определенные услуги, как и другие видные шведские беглецы от Густава IV, например отправленный нашим императором Павлом с тайной миссией в революционную Францию граф Спаренгпортен. Сам Армфельд, как и французский его собрат де Эон, вернулся в Швецию только позднее и в обмен на полную амнистию себе и своим близким, но после прихода к власти в итоге дворцового переворота Карла XIII вновь бежал в Россию, где умер в глубокой старости уже в 1814 году. Так что ряд общих историй беглецов из числа тайных разведчиков-дипломатов разных держав наводит на мысль о некоем общем этапе развития секретной дипломатии тех лет. И история, главными героями которой оказались беглый царевич Алексей, его суровый отец-монарх Петр и его любимый сыщик-разведчик Петр Толстой, при наших российских особенностях укладывается, таким образом, в ложе общемирового процесса развития разведки.

При этом отметим, что «секретная дипломатия» и просто дипломатия при Петре одновременно с древним приемом похищения или ликвидации неугодного лица за границей освоила и вполне европейский прием официального требования чужим дворам о выдаче своих перебежчиков и эмигрантов на родину. Первые официальные обращения Москвы к иностранным правителям о выдаче российских граждан были еще до эпохи Петра Великого, так заполучили из тюрьмы Нейштадта самозванца Анкудинова, которого до того несколько раз пытались в Европе тайно похитить или убить. Первое официальное подобное требование из России по посольским каналам зафиксировано еще даже до пришествия на русский престол Романовых, это царь Борис Годунов просил выдать ему из Франции некоего дворянина Олферьева, отправленного за границу учиться наукам и ставшего невозвращенцем.

При Петре же «секретная дипломатия» распространила эту практику и на иностранных граждан. Летом 1708 года, сразу после разгрома шведов в Полтавской битве, послу Толстому в Стамбул Петр I и канцлер Головкин послали секретную депешу: добиться у султана выдачи скрывшихся после разгрома их войска в турецких владениях короля Швеции Карла XII и гетмана-изменника Мазепы. При этом Толстой, подав султану официальную ноту о выдаче этих двоих, честно отписал в Россию Петру, что Карла турки не выдадут никогда и хорошо бы сосредоточиться только на требовании выдачи Мазепы, который формально оставался российским подданным. При этом Толстой сразу развеивал иллюзии — в самом крайнем случае Мазепа может обасурманиться (принять ислам), и тогда по османским законам его выдача России тоже исключена. Петр со своим резидентом в Стамбуле согласился, в новом его собственноручном письме, переданном Толстым султану Ахмету, уже просили только выдать Мазепу, а шведского короля интернировать и не выпускать из пределов Турции. В обеих просьбах, как и предполагал Толстой, султан русскому царю отказал. Отказали и англичане выдать России посла-невозвращенца Федора Веселовского. Отказы и стимулировали российскую стихийную разведку переходить к тайным акциям похищений, выманиваний и убийств.