Константин Пахалюк - Трагедия войны. Гуманитарное измерение вооруженных конфликтов XX века

АЯВ. М33\1022. Л. 37–38.

<���…>

В конце июля — начале августа в 2 часа дня ко мне пришел полицейский, приказал взять лопату и явиться в 4-й участок для работы на несколько часов. Когда я пришел, там уже было несколько человек из Старого фор-штадта. Собрав группу в 15–20 человек и построив в колонну по двое, нас под командой полицейского Савицкого повели к крепости по шоссе, где нас ожидала большая группа людей из Нового строения и города с лопатами в руках. Нас присоединили к ним. Всего около 100 человек, нас повели к Погулянке. Не дойдя 1 км до Погулянки, мы свернули с шоссе вправо и, пройдя метров 800 к лесу, на песчаной поляне остановились. Полицейский Савицкий отмерил шагами размер ямы, воткнул несколько колышков и приказал нам копать. Яма была примерно 150 м[етров] длиной, 3 шириной и от 2,5–3 глубиной. Нас подгоняли быстрее копать. Копать яму мы начали примерно в 5 или 6 часов вечера. Копали всю ночь, а кончили утром, когда уже рассвело, примерно в 3 часа утра.

После окончания работы нас всех отвели в сторону к лесу, где нас спросили, кто где работает, и кому нужно было идти на работу, отпустили домой. Я, так как еще нигде не работал, и другие остались на месте.

Вскоре после этого привели около 1500 евреев, под конвоем полицейских около 200 человек. Всех евреев, среди которых были женщины, старики и совсем маленькие дети, окружили полицейские. Один полицейский отсчитывал по 10 человек, которых отводили в сторону, заставляли раздеться до нижнего белья, при этом их избивали прикладами и палками по голове, плетками по лицу, и уже избитых и окровавленных заставляли бежать к яме, где их ставили лицом к яме на колени, и сзади в 3 метрах стояли 10 полицейских и стреляли им в затылок. Маленьких детей заставляли родителей держать на руках. Когда раздевали и избивали, стоял сплошной крик и плач. Женщины и дети спрашивали, за что их бьют и чем они виноваты. Полицейские все были пьяные и только били их чем попало по голове, и смеялись. Когда всех перестреляли, нас заставили закапывать яму. Когда мы закапывали, мы услышали крик ребенка; когда подошли поближе, мы увидели мальчика. Он не был даже ранен — наверное, упал в яму. В это время подошел Савицкий и из винтовки пристрелил мальчика. Когда яма была зарыта, к нам подошел начальник полиции и сказал, чтобы мы не рассказывали, как евреев расстреливали. Если кто будет рассказывать, то будет расстрелян, как и евреи. Полицейские говорили, что всех русских надо расстрелять. После этого нас отпустили домой, приказав на другой день утром прийти с лопатами на то же самое место. Когда мы пришли на другой день, было уже расстреляно около 500 евреев, которых мы закопали. Всего в этой яме зарыто около 2000 евреев. От других я слыхал, что в этом месте у Погулянки расстреляно свыше 3000 евреев.

Савицкий Николай, около 35 лет, в начале 1942 г[ода] ушел добровольно в немецкую армию [1496] . Филиппов Павел, около 25 лет, русский, проживал Ликсненская улица 58, в 1943 г[оду] с женой уехал в Ригу [1497] .

Муциниек, имя не знаю, около 25 лет, латыш, работал на ж[елезной] д[ороге] в Резекне [1498] .

Малиньш, имя не знаю, около 25 лет, латыш.

АЯВ. М-33\1022. Л. 40–42.

<���…>

Место расстрела в 500–700 м[етрах] от моего дома-усадьбы. Забрался на дерево, захватив с собой бинокль и трижды в конце июля 1941 г[ода] наблюдал картины расстрела. <���…> Детей расстреливали в упор из пистолетов, предварительно подняв в воздух за ручку <���…>

Это была потрясающая картина: женщины, дети просили пощады, целовали сапоги у своих палачей, рвали на себе волосы, но пьяная банда полицейских их тут же жестоко избивала. Участвовали в расстреле полицейские: Курсиш Адам, Савицкий, Скринжевский Войцех.

АЯВ. М-33\1022. Л. 106–107

Место расстрела находится в 150–200 м[етрах] от моего дома, и водили партиями на расстрел мимо моего дома.

В первых числах июля 1941 г[ода] я видел через окно своего дома, как проводили первую партию евреев в количестве 1400 человек. О количестве расстрелянных было известно от полицейских, т. к. они в пьяном виде хвастались, сколько ими за день расстреляно. <���…>

На второй день, тоже в первых числах июля, провели вторую партию граждан еврейской национальности в количестве 1600 человек. Первая партия состояла главным образом из стариков, старух и детей. Во второй партии были здоровые молодые мужчины, старики, женщины и дети. Спустя два-три дня в 9 часов утра гнали на расстрел человек 150 девушек-гимназисток еврейской национальности. <���…> Я наблюдал с крыши своего дома, как проходили расстрелы.

Расстрелы производила латышская полиция, а немцы присутствовали на расстрелах и фотографировали. <���…> В мае 1942 г[ода] расстреливали и политических заключенных. Привозили их в грузовых машинах закрытого типа. Они были до полусмерти избиты и с закрученными колючей проволокой руками. <���…>

В марте или апреле 1944 г[ода] место расстрела Погулянка было обнесено колючей проволокой и ограждено предупредительными щитами, чтобы никто не заходил. Места могил были завешены полотнами брезента. По ночам было видно зарево костров, а днем — темного дыма, и это длилось около 2-х недель. Был невыносимый запах сожженного мяса. И когда немцы ушли из Двинска, то я ходил на это место, где были видны сгоревшие кости.

АЯВ. М-33\1022. Л. 120–123.

Допрос начат 20 августа 1944 г[ода] в 14 часов. Допрос окончен 20 августа 1944 г[ода] в 18 часов. Допрос вел оперативный] уполномоченный] НКГБ станции Даугавпилс Латвийской ж[елезной] д[ороги] мл[адший] лейтенант госбезопасности Калмыков.

Вопрос: Расскажите подробно, как Вами получалось от полиции вознаграждение за подвозку мирных граждан г[орода] Даугавпилса к месту расстрела и при перевозке награбленного имущества после расстрела этих граждан?

Ответ: За произведенную работу по подвозке награбленного имущества во время расстрела евреев я получил 10 марок немецкими деньгами, по 5 марок за каждый рейс.

Вопрос: Каким образом вы стали участником перевозки личного имущества расстрелянных граждан?

Ответ: В конце сентября или начале октября, точно сейчас не помню, в 1941 года, часов в 11 ночи — наша семья уже спала — в окно нашей квартиры постучал полицейский с вопросом: «Забурдаев Леонтий здесь живет?» Ему открыли. Войдя к нам, он увидел меня и спросил у брата Леонтия: «Кто этот человек?» Леонтий ответил: «Это мой младший брат Иван». Полицейский, зная, что у нас одна лошадь, предложил ехать и мне, говоря о том, что в полицейском участке есть свободные лошади транспорта городской управы. На предложение полицейского я согласился. Прибыв к полицейскому участку совместно с братом Леонтием, мне выдали лошадь, на которой я и ездил за вещами расстрелянных граждан.