Виктор Точинов - Дорога к Мертвой горе, или Снова о группе Дятлова

Он успел скинуть штормовку и переобуться, был теперь в валенках.

— Пилу не надо, — сказал Семен. — В лес не потащимся, далеко. Сюда шли, я не так далеко пихтач молодой видел. И большой топор не потащим, маленький возьми у меня в боковом кармане рюкзака. Погоди секунду… на, положи в палатке.

Он достал из кармана компас, затем снял штормовку и отдал Коле — отсыревшая, затем обледеневшая, только мешать при энергичной работе будет.

Гося так и стоял спиной. Словно и не происходило рядом всей этой сцены.

Коля вернулся из палатки почти сразу, в руках топорик в черном чехле.

— Не обуть ботинки, — пожаловался он. — Сырые, мерзкие… В валенках схожу. Пошли?

И они пошли.

— Пальмы-ы-ы-ы! — донесся из палатки восторженный вопль Буратинчика.

— Внутрь залезайте, — скомандовал Гося. — Клапан подшивать надо.

И первым нырнул в палатку. Русик и Сашка последовали за ним. Если бы они задержались и посмотрели, в какую сторону направились Семен и Коля, многое произошло бы иначе…

Но они не задержались.

Лыжню они потеряли. Лыжню успело замести, ветер все обильнее швырял заряды снега. Шли наугад, примерно в том же направлении, и Рогов проклинал себя за то, что решил дождаться темноты. Мысль-то была правильная: прихватить всех туристов разом в палатке, не позволить кому-то ускользнуть (если скрысятничал один из них, вполне может попытаться). Но для воплощения мысли палатку недурно бы для начала найти, а с этим наметились проблемы. Он слишком понадеялся на лыжню, и сильно повезет, если удастся вновь выскочить на ее незаметенный участок. А если нет? До утра тыкаться по склонам слепыми котятами? Или спускаться к Лозьве и искать там?

Короче, вляпались в дерьмо, причем по его собственной дурости.

Спереди раздался неразборчивый крик, «Хей!», или что-то вроде того. Издал его Парамоша, рыскавший там в надежде все-таки разыскать лыжню. Теперь он остановился, вроде как высматривая что-то.

— Нашел? — коротко спросил Рогов, подъезжая вместе с Микешей.

Парамоша помотал головой и показал рукой куда-то вперед и вправо — где, казалось, была такая же обильно нафаршированная снежинками темнота, что и повсюду. Рогов смахнул снег, налипший на брови и ресницы, всматривался до рези в глазах — и разглядел-таки сквозь снежную муть слабый огонек. Словно бы одной звездочке стало очень уж неуютно на холодных серых небесах, и она нырнула сквозь тучи сюда, на склон горы.

Они, туристы! Какие еще идиоты станут тут шляться?

— Сильно мы забрали влево от лыжни, — сказал Рогов спокойно, ничем не выдавая радость, словно все шло по плану. — Подходим и делаем, как сговорено. Разговоры веду я. Вы смотрите, чтоб кто какую глупость не выкинул.

— Если выкинут — стрелять? — деловито уточнил Микеша.

— Только в воздух. Или прикладом сработай. Но у них стволов нет, не забалуют.

Он говорил и не подозревал, что из находящегося неподалеку пихтача за ними наблюдают две пары глаз. И две пары ушей внимательно прислушиваются к приносимым ветром обрывкам разговора.

— А ведь и вправду айсерм … — Зина поежилась. — И ребят что-то нет и нет… Не заплутали бы в темноте.

— Не заплутают, я видел, как Семен… — начал было Русик, но закончил иначе. — Да лежи уж ты! — отвлекся он на Буратинчика: тот вновь куда-то засобирался, неугомонный.

— А ведь это фламинго, да? Никогда их не видел… Какие ж красивые…

— Лежи, бля!!

Зина поднялась, направилась к выходу — согнувшись, осторожно перешагивая через лежавших, едва различимых в неверном свете свечи. Улеглись, впрочем, не все — Люсьена нарезала ветчину к ужину, а Сашка сидел с карандашом в руках над раскрытым блокнотом, словно бы раздумывал, что написать, — и не мог ничего придумать.

— Ты куда? Зачем? — всполошился Гося.

— По делу надо.

— Какие еще дела?!

Люсьена, разумеется, смолчать не смогла:

— Хорошо воспитанные мальчики, Госенька, не спрашивают у девочек, по каким делам те отлучаются!

— Где ж ты была, когда я был мальчиком… — негромко проворчал Гося, но связываться с Люсьеной себе дороже, и развивать тему он не стал.

У выхода висел «Вечерний Отортен», пришпиленный к брезенту булавкой. «Обидно, наверное, Русику с Юркой, — подумала Зина, — старались, рисовали, шутки придумывали — и хоть бы кто улыбнулся. Хотя Юрке не обидно, ему ни до чего дела нет… Что ж с ним такое стряслось-то?»

Снаружи похолодало еще сильнее. И ветер усилился. Где ж мальчишки-то? Неужели действительно бродят в темноте с вязанками, не могут найти палатку?

— Коля-а-а-а-а! — крикнула Зина. — Семе-о-о-о-н!

Поняла, что занимается зряшным делом — ветер уносил и глушил звуки. Не услышат, хоть укричись тут…

Она всматривалась в темноту, пытаясь понять, с какого примерно расстояния можно разглядеть темный силуэт палатки, и сообразила: парни могут пройти в какой-нибудь сотне метров — и не заметят.

Достала из кармана плоский фонарик, включила. Отогнула пружинный зажим и укрепила фонарь на конек палатки — так, чтобы светил вниз по склону. Гося будет разоряться из-за потраченной батарейки, ну и пусть. Зато парни не промахнутся.

Она торопливо нырнула обратно в палатку. Там тоже не Африка, уверениям Буро вопреки, пар изо рта так и валит. Но хоть ветра нет.

Что ее фонарь укажет путь к палатке не Семену с Колей, а совсем другим людям, Зина не догадывалась.

Он искоса поглядывал на Колю: как тот рубит пихты, как, передав ему топорик, отсекает финкой ветви, как укладывает стволики в кучу… Что-то с ним не так. Движения резкие, дерганые, да и разговаривать начал странно. Но вроде в Африку пока не собирается, и то хлеб.

— Хорош, Колюнь! И так-то едва донесем.

Пихтовые стволики уложили в две охапки по уму: в каждой половина дров комлями в одну сторону, половина в другую — нести будет удобнее. Семен перевязал обе потуже, затем присел на одну.

— Передохнем чутка. Загонял ты меня, Колюнь, что-то. Старею, видать…

Коля не стал возражать, плюхнулся на другую вязанку. И немедленно завел какой-то странный разговор:

— Сёма… давно вот… ты вот золото… да?

— Что «да»? — не понял Семен.

— Ну вот… ты же… да?! Золото — да?!

— Я золото не ношу. Как по мне, так мужикам не к лицу.

— Нет же! — Коля аж застонал от того, что туповатый Семен не может уловить его мысль. — Золото себе — да?!

— Хм…

Коля хотел сказать что-то еще, но тут донесся какой-то слабый крик. Кричали на склоне, где-то недалеко: в такой ветродуй далекий крик попросту не услышать.

…Кое-как, на пределе видимости, удавалось разглядеть три темные фигуры. Ветер дул удачно, с той стороны, но слов на таком расстоянии все равно было не разобрать — понятно лишь, что говорят, и не более того.