Павел Щеголев - Охранники, агенты, палачи

Особенную лихость в борьбе с революционным движением проявил Спиридович, в бытность свою начальником охранного отделения в Киеве в 1903–1904 годах. Спиридович со своими сотрудниками был в контрах с начальником Губернского жандармского управления генералом Новицким, но молодые жандармские силы одержали верх. С каким торжеством он телеграфировал 12 апреля 1903 года Медникову: «Ночью на 11-е в Бердичеве обыскано тридцать две квартиры, арестовано тридцать человек, у восьми поличное, в том числе около четырех тысяч бундовских майских прокламаций, библиотечка, более ста нелегальных книг, около ста разной нелегальщины, заграничная переписка; у минского мещанина Арона Грузма-на 10 двухаршинных картонных трафареток для печатания «долой самодержавие» и других русских и еврейских революционных надписей на флагах». А в частном письме к Медникову Спиридович сообщал подробности: «Дорогой Евстратий Павлович! На 11 произведена в Бердичеве ликвидация. Списочек, как успели составить, шлю. В подготовку демонстрации, видимо, попали как следует. Филеры очень трудную работу, по отзывам Ингатия Николаевича, выполняли отменно хорошо. Сам он вынес ликвидацию на своих плечах. Александр Михайлович работал очень хорошо, вымахивается офицер; а Васильев так вел себя, что сегодня его в управлении Беклемешев и Ермолов [202]заклевали: «Что это, вы охранником хотите быть», и т. д. 4000 прокламаций доволен очень губернатор и прокурор. Управление надуто, трафаретки очень интересные. Видимо, публика смаковала свой будущий праздник. Теперь получил телеграмму из Кишинева, что туда из киевского района едет много еврейской молодежи. У нас сегодня на ночь аресты. Вчера была полицейская облава на беспаспортных евреев. Таких сделают еще штуки три. Вообще готовимся. Хотя Департамент и думает, у нас не будет демонстрации, но это едва ли так. Очень уж публика развращена. Они-то ведь целый год работают и раз в году пробуют свои результаты, а мы лишь три месяца». В конце письма, из которого взят вышеприведенный отрывок, Спиридович сообщает кратко: «Публика наша сегодня за 30 верст уехала на сходку». На другой день Спиридович писал: «О действиях наших доношу официально. Настроение масс пало; про социалистов-революционеров ничего не слышно. Вчерашняя сходка — та горсть, которую они в конце концов готовы были выставить на демонстрацию. Что теперь у них, пока не знаю. Социал-демократы сегодня вечером в числе 5 (один наш) собираются для окончательных переговоров. Сегодня у них за Днепром имела быть сходка оставшихся руководителей, но ночью большинство было арестовано. Сегодня задача взять одну акушерку, которая уже раз была арестована на сходке социал-демократов нами, но которую Новицкий, конечно, освободил. В массе боязнь и полиции, и погромов»… А через несколько дней Спиридович дополнительно и частно сообщал: «Теперь хотим развязаться с социалистами-революционерами. Они достаточно слякотили, надо огорошить их. Возьмем что — слава богу; а нет — хвосты подожмут, а нам руки развяжут и дадут хоть месяц времени все силы направить на социал-демократов. Какая чудная теперь группа. Просто прелесть. Вчера сходка — один восторг. Видимо, публика очень готовится сообща со студентами отпраздновать 1 мая. Тогда же думают подготовить забастовки железнодорожных мастерских, арсенала, типографии — и устроить вовсю. Вот и это заставляет теперь более, чем когда-либо, желать единства действий нас — здешних гасителей просвещения». Политехники, конечно, в предстоящей весне сыграют важную роль. В управлении теперь дознание о них. Необходимо многих попридержать под стражей. С января же всех арестованных ни в коем случае по дознаниям не выпускать до июня. Прошу поддержки Особого отдела, ибо здесь о «предупреждении» никто, кроме нас, не думает. Необходимо провести такой пункт: управление никого по дознании не освобождает, не запросив предварительно охранное отделение, не имеется ли препятствий к освобождению. Если у нас есть препятствия, — освобождать не должны они» и т. д. Дальше идут дела семейные, распри между жандармами из охранного отделения и жандармами из жандармского управления. Затем Спиридович вновь возвращается к текущим делам: «После вчерашней сходки понятен и «Лысый», что идет как один из шести членов киевского комитета. Сие — Дижур. Уж поистине лысый, стоит только на карточку взглянуть. Дом его не раз посещался «Рундучным», «Гусаком», забежал и «Зубастый». (Клички, данные революционерам — П. Щ.). Теперь все это понятно. Мы почему-то считали, что Дижур только лишь боевик. Но ведь он, кажется, истый «искровец». Значит, тут попали в цель. Вот прелесть наблюдения. Дал бы Бог хлопнуть все это по-хорошему, да на хорошенькое дознание. Только уж без апофеоза одиннадцати бежавших. Предвкушаю ликвидацию — Дижура и К°… Пришлите филеров-то временно. Надо бы уж обставить вовсю эсдеков. Был бы хороший хлопок затем для всей организации: а то одними нашими не совладеть».

Но никакие ликвидации, никакие шлепки по организациям не могли остановить победного шествия 1 мая, и все рвение Спиридовичей было тщетно.

Жизнь секретных сотрудников жандармских офицеров была несладка. Платили, за ничтожными исключениями, гроши, держали в черном теле под постоянной угрозой ареста, высылок, предания суду, разоблачения перед революционерами. Опасностей приходилось ждать и слева, и справа: среди сотрудников бывали и такие, которым в случае предания их суду грозила смертная казнь, и в случае их разоблачения перед партией грозила та же смертная казнь. «Провал» висел над головой; до провала секретный сотрудник имел ту или иную определенную ценность, после провала — никакой. Он уподоблялся тогда выжатому лимону. Некоторое время им платили жалованье, затем они переходили на единовременное пособие, и так заканчивались их отношения к охране. Жандармы не сразу выбрасывали их на улицу: первые боялись со стороны последних разоблачений и шантажа на этой почве. В «Инструкции по организации и ведению внутреннего агентурного наблюдения» 29-й параграф гласил: «Расставаясь с секретным сотрудником, не следует обострять личных с ним отношений, но вместе с тем не ставить его в такое положение, чтобы он мог в дальнейшем эксплуатировать лицо, ведающее розыском, неприемлемыми требованиями».

Начальники охранных и жандармских учреждений после отставки сотрудника уже не имели права выдавать им деньги, поэтому с ходатайствами о выдаче пособий секретные сотрудники обращались, непосредственно или через свое начальство, в Департамент полиции. Если личность сотрудника была Департаменту известна, то вопрос о выдаче пособия разрешался немедленно же; если личность не была известна, посылался запрос в отделение. Сами сотрудники, обращаясь с прошениями, обстоятельно описывали в них свою деятельность и отмечали свои заслуги. Эти автобиографические, неоспоримые признания — совершенно исключительные «человеческие документы». С объективным равнодушием рисуют они бытовую обстановку предательства и вскрывают непонятную для нас, но весьма несложную психологию секретного агента. Выбираем из кипы признаний наиболее красноречивые; авторы их принадлежат к разнообразным общественным группам. Тут и рабочие, и учитель, и газетный сотрудник, и военный писарь и т. д. Стиль признаний оставляем без исправлений. К автобиографическим признаниям мы присоединяем авторитетные документы, составленные в Департаменте полиции, — так называемые «справки» о двух выдающихся сотрудниках, Кулагине и Батушанском. Все приводимые нами документы не нуждаются в комментариях.