Валентина Краскова - Преступления за кремлевской стеной

— Александр Васильевич, в какой семье вы выросли?

— В хорошей, в рабочей. Отец, после того как пришел с фронта, устроился на комбинат «Трехгор-ная мануфактура». Был заместителем начальника смены, потом мастером смены, так всю жизнь в этой должности и проработал. Мама 45 лет отработала у станка ткачихой. Гордилась своей профессией.

— Родители живы?

— Мама жива.

— Кем вы мечтали стать в детстве?

— Я в душе романтик, поэтому очень хотел быть летчиком. Очень. С математикой, физикой у меня проблем не было. Но однажды авторитетный человек, летчик, мне сказал, что таких высоких в авиацию не берут — они в истребители не влезают (а я уже в седьмом классе был метр восемьдесят). Для меня это было ударом. Ну а дальше… решил переквалифицироваться: книги — детективы, про КГБ, про МУР. Захотелось работать в этой области. Пошел в охрану. Дошел, как говорит Киселев, до главного охранника страны.

— Как произошло, что вы оказались в КГБ?

— Я тогда очень активно занимался спортом. За «Динамо» играл. Если бы не попал служить в Кремль, сделал бы волейбольную карьеру. Так сложилось, что нужны были спортсмены для кремлевской команды. Набирали лыжников, борцов, стрелков, меня взяли как волейболиста. И действительно, когда сделали несколько таких наборов, положение на спартакиадах улучшилось. Я служил, получил несколько знаков отличия. Предложили остаться в девятом управлении. Выбрал подразделение, которое, с моей точки зрения, больше напоминало чекистское, — негласной охраны.

— Что такое негласная охрана, в чем ее специфика?

— Это когда человек, не выделяясь из толпы, выполняет свои функции. Почти восемь лет там отработал. Потом перешел в подразделение личной охраны.

— С Барсуковым там познакомились?

— В 79-м году мы получили квартиры на «Юго-Западной». Жили в одном подъезде и познакомились.

— Официально в КГБ с какого года?

— С семидесятого.

— Андропова близко знали?

— Так сложилось, что я работал в личной охране Юрия Владимировича в последние два года его жизни. Многое видел, знаю, как вся эта кухня варилась. В том числе и когда он уже был Генеральным секретарем. Этого человека очень уважал и уважаю до сих пор.

— Было ли у вас впечатление, что он мог реформировать страну?

— Думаю, многие надеялись, что при нем будет лучше. Мне кажется, что его не очень правильно лечили. Я, конечно, не медик, но… можно было бы и разобраться.

— Вы думаете, дело в непрофессионализме врачей, его лечивших, или здесь были более глубокие, политические корни?

— Тут дело в борьбе за «близость к телу». Многие считают, что врач Андропова был далеко не самым лучшим специалистом. Но он решал все, и Юрий Владимирович доверял ему. Что оставалось — кричать? Сегодня опять все решает политика. Президента на первом этапе предвыборной кампании просто умышленно «загнали». У меня в конце апреля был с ним доверительный разговор, и он, усталый человек, сказал: «Я, наверное, этого марафона просто не выдержу». Кстати, история его болезни до последнего времени хранилась у меня. Коммунисты давали миллион долларов за этот документ, а он лежал у меня в тайнике. И лишь когда приехал американский специалист, я вернул его и снял с себя ответственность за разглашение информации, которая может повредить президенту. Так что мое вызвавшее такой фурор выступление о необходимости перенести выборы на два — три месяца, чтобы Ельцин мог поправить свое здоровье, было обоснованным. Тем более что поступила информация: определенные лица (теперь уже, думаю, всем ясно кто) вели разговоры, что им нужен такой президент, при котором они сами бы управляли. При больном человеке это делать легко. Разговоры о каком-то силовом варианте… Это опять же были выдумки тех, кто громче всех шумел. Тогда его к маю «загнали». А ведь можно было обойтись и без операции. Самое обидное, что в итоге к власти пришли люди, которых мы не выбирали. Я говорю про «регенту-ру» — слово, которое очень не нравится нашему Анатолию Борисовичу. Он, кстати, сейчас, не скрывая, везде шумит, что обязательно Коржакова посадит… Видимо, очень боятся они меня. Поэтому в ближайшее время может произойти всякое. Могут меня и арестовать по очередному навету, могут и «шлепнуть». Такая информация у меня есть.

— Александр Васильевич, почему они вас боятся?

— Боятся ведь те люди, у которых, мягко говоря, рыло в пуху. Да, мы очень многое узнали. Я выполнял указание президента сделать из службы охраны «мини-КГБ». Но чем больше мы узнавали, тем больше президент не хотел нас слушать. К сожалению, материалы мы отдали в Генеральную прокуратуру. По некоторым из них уголовные дела возбуждены. Конечно, далеко не обо всех есть информация — просто не хватало времени всех «раскрутить».

— Вы могли бы назвать конкретные фамилии?

— Я скажу об этом в другой раз. Если я не смогу об этом сказать, то скажут другие.

— Говорят, когда вы были помоложе и материальное положение было скверным, вы левачили, подрабатывая извозом на вашей автомашине.

— Скажу вам больше. Я еще и волейболом подрабатывал: играл одновременно в трех — четырех командах, и мне приплачивали — где двадцатничек, где тридцатничек. Для семьи это нормально было. Правда, если бы узнали на работе, были бы неприятности. Но у меня оклад был сто тридцать рублей, у жены — она училась в техникуме — стипендия двадцать рублей. А ведь мы молодыми были, хотелось немножко «пожить».

— Вы давно женаты?

— Давно. В этом году серебряный юбилей справили.

— Как сложилась ваша служба после смерти Андропова?

— Я работал, скажем так, на эпизодических мероприятиях. В конце 1985 года мне предложили работать с Ельциным, которого я тогда совершенно не знал, но при первой беседе он мне понравился.

— А вы ему?

— У нас первое время отношения не очень здорово складывались. Вина не моя: все та же борьба за «близость к телу». Я никогда к ней не стремился, но кому-то нравится. Им кажется: чем ближе тело, тем ближе власть. Взять Березовского хотя бы. Ведь он всегда изображал близость к моему «телу», находясь по полдня в Кремле и часами толкаясь в моей приемной.

— И какие он решал вопросы?

— Недавно один очень крупный бизнесмен сделал круглые глаза, когда узнал, что я действительно от Березовского никаких денег никогда не брал. Как же так, мол, Березовский же неоднократно брал крупнейшие суммы денег, в том числе и у него, говоря, что это для службы безопасности, и в частности для самого Коржакова. Да, в один из моих дней рождения я принял от него в подарок ружье, очень дорогое, в другой раз — фотоаппарат, тоже дорогой, около тысячи долларов. Но потом, когда он мне предложил дружить с Гусинским (перед этим три года уговаривая меня убить его), я понял, что у нас ничего не получится, и публично вернул ему все подарки, чтобы нас, ничего не связывало.