Джон Хемминг - Завоевание империи инков. Проклятие исчезнувшей цивилизации

У притесняемых индейцев был еще и третий хозяин вдобавок к их энкомендеро и курака. Самым главным испанцем, с которым у них была прямая связь и которому было позволено жить среди них, был священник. Обращение индейцев в христианство было единственной обязанностью энкомендеро, который — подразумевалось — должен был платить священнику. Наиболее деспотичные энкомендеро, естественно, старались назначать таких же по характеру священников, и вскоре такие священники уже выдаивали из индейцев дополнительные подати. Бартоломе де Вега докладывал королю, как такое налогообложение получило официальное признание. «Каждое репартимьенто Перу платит налог священнику, который обучает индейцев, в добавление к тем основным податям, которые они платят энкомендеро. Те же самые чиновники, которые определяли размер основного налога, установили и размер этого. Репартимьенто в Илабае [недалеко от Арекипы] платит своему священнику следующие подати: 25 фанега кукурузы [40 бушелей] и 12 фанега пшеницы ежегодно; одну овцу [ламу] в месяц; свинью или вместо нее овцу каждые три месяца; курицу в каждый мясной день; два аррельде [восемь фунтов] рыбы в каждый рыбный день; шесть яиц ежедневно, а также дрова, воду, соль, фураж для его лошади или мула и все необходимые услуги. Такую дань получает от индейцев священник, которому энкомендеро платит 300 или 400 песо за наставление своих индейцев на путь истинный». Некоторые беспутные священники держали дома индианок. Первый церковный собор Лимы постановил, что у них не должно быть «никаких женщин для приготовления пищи, только мужчины». По словам Фелипе Гуамана Пома де Аялы, дети начинали получать религиозное образование с четырехлетнего возраста. «Викарии и приходские священники пользовались этим, чтобы иметь в своем распоряжении наложниц: в результате они произвели на свет не одну дюжину детишек, увеличивая тем самым число метисов. „…“ Есть священники, у которых имеется до двадцати детей». У других религиозных фанатиков были свои тюрьмы, где при помощи колодок, цепей и кнутов наказывали грешников: богохульников или обращенных индейцев-вероотступников десять дней держали в колодках, затем им полагалось сто плетей прилюдно, и у них сбривали волосы на голове. В противовес этому в Перу было много прекрасных, добросовестных священников, а из монашеских орденов вышли гуманисты, которые без устали радели за благо индейцев. Перуанцы изначально были восприимчивы к христианству, и священники и монахи ходили по стране, обращая индейцев в христиан, совершая обряды крещения, уничтожая гробницы и мумии доконкистских времен и пытаясь сделать из индейцев усердных христиан.

Многие церковные ограничения отталкивали индейцев, не подходили им. Но в XVI веке, как и теперь, единственным посторонним человеком, который заботился об индейцах и посвящал им свою жизнь, зачастую был священник.

Бедствия перуанских индейцев не заканчивались с выплатой податей в виде сельскохозяйственной и ремесленной продукции своему энкомендеро, курака и священнику. Испанцы нуждались в слугах и работниках так же, как и в произведенной продукции. В какой-то степени такой род услуг выполнял класс индейцев, которых называли янакона. При инках некоторые янакона были ремесленниками или другими специалистами, избавленными от необходимости платить обычные подати и отбывать миту. Другие были просто неквалифицированными рабочими, не имевшими корней в племенных сельскохозяйственных общинах. Янакона выдвинулись с приходом завоевателей-испанцев. Они влились в быт испанцев в качестве не получающих жалованья домашних слуг, имея при этом право не платить подати и пользуясь некоторыми удобствами жизни вместе со своими испанскими хозяевами. Их верность подверглась испытанию во время восстаний Манко, и большинство из них остались верны захватчикам из эгоистических соображений. Их число так раздулось, а статус так вырос, что некоторые стали уважаемыми старыми слугами в испанских домах, другие выучились у испанцев ремеслам: портного, сапожника, кузнеца, брадобрея или серебряных дел мастера. Родриго Лоайса с восхищением говорил, что «эти янакона выучились нашим ремеслам и великолепно преуспели в них… демонстрируя свои природные способности и сообразительность».

Таким образом, янакона поднялись над самым простым сельскохозяйственным и тяжелым ручным трудом. А испанцы обратились к покорным атунруна, которые должны были обеспечивать такой труд в добавление к обязанности платить подати. Они использовали индейцев, чтобы «подносить фураж лошадям; приносить воду, дрова и т. д.; работать в огороде и на кухне. Они держали в домах много индианок для выполнения домашней работы, приготовления еды, ухода за детьми, сопровождения и прислуживания дамам и их дочерям. Многие индейцы были заняты уходом за крупным рогатым скотом, овцами, козами и т. п., так как большинство городских жителей стали разводить крупный рогатый скот на землях индейцев». Индейцам, конечно, платили за такой труд, но плата была чрезвычайно несоразмерна — какие-то 6 песо и 10 бушелей кукурузы за год работы. «Такая манера оплаты значительно хуже, чем если бы им не платили совсем, а содержали бы их в своих домах как клейменых рабов, потому что хозяин дает своему рабу пищу и одежду и лечит его, когда тот заболеет. Но они же заставляют индейца работать как раба и не дают ему ни пищи, ни одежды, ни лечения: ведь этой кукурузы недостаточно, чтобы ему прокормиться, а жалованья недостаточно, чтобы одеться».

По словам Диего де Роблеса, «за восемнадцать лет свыше половины индейцев во многих репартимьенто на прибрежной равнине испустили свой последний вздох из-за чрезмерной работы, которую их заставляли делать их энкомендеро и люди, которые нанимают их для работы на своей земле и в других местах, им принадлежащих. Следовало бы приказать, чтобы ни один курака не сдавал внаем ни одного индейца без его на то воли кому бы то ни было…» Антонио де Суньига описывал безразличие властей, которые, «кажется, хотят, когда речь идет о работе, чтобы индейцы были телами без души, которые могут работать как животные; но когда речь идет о пище, то им следовало бы быть бесплотными душами, не нуждающимися в еде». Мигель Ахия дал горькое определение личной повинности индейцев: «Это пожизненная служба, которую несут индейцы подле испанцев, которым они вверены энкомьендой… труд без оплаты или различия пола и возраста, навязанный силой меча ради удовлетворения нужд отдельных личностей. Во многих энкомьендах [индейцы] были не свободными людьми, а рабами». Ахия провел расследование в одной энкомьенде, в которой 140 из 180 обязанных платить дань индейцев работали со своими женами и детьми, выполняя широкий спектр «личных повинностей» для своего энкомендеро. Даже в королевском указе, в котором была предпринята попытка искоренить злоупотребления в сфере личного служения энкомендеро, содержалось признание того факта, что ежедневное жалованье «кажется такой мизерной платой, что оно почти не отличается от работы задаром».