Джон Хемминг - Завоевание империи инков. Проклятие исчезнувшей цивилизации

Другой сильной стороной Манко было его упорство — необходимое качество партизанского вождя для того, чтобы выжить, — в сочетании со способностью организовывать и действовать с большим размахом. Его военные кампании продемонстрировали эту его способность: массовые призывы новобранцев в 1536-м и 1538 годах явились зримым доказательством того, насколько эффективным организатором он был. Характер Манко не был однозначным. Его враги, и в особенности приверженцы Паулью, такие, как Кристобаль де Молина или кипу-камайоки (специалисты по составлению и толкованию кипу — узелкового письма) Ваки де Кастро, пытались настаивать, что он был жестоким и беспощадным. Они приводили примеры, в которых он расправлялся с теми, кто был равнодушен к его делу, — об этом же самом он хвастался в своих «Доказательствах». Они утверждали, что угроза Манко уничтожить всех индейцев-коллаборационистов до последнего во время осады Куско нанесла невосполнимый ущерб: она вынудила янакона встать на сторону своих испанских хозяев. С другой стороны, его сын Титу Куси описывал своего отца как человека высоких идеалов, щедрого и нескорого на расправу.

Манко прожил три дня после того, как его испанские гости нанесли ему удар в спину. Он успел узнать, что его убийцам не удалось скрыться, и у него было время назначить своим преемником своего старшего законного сына Сайри-Тупака. Это был пятилетний ребенок, чье имя означало «королевский табак»: инки использовали табак, «сайри», в качестве лекарства и для того, чтобы нюхать, но не курили его. Регентом при юном Сайри-Тупаке стал знатный инка по имени Аток-Сопа или Пуми-Сопа.

Партизанское движение зависит от энергии его руководства. Государство с центром в Вилькабамбе осталось чрезвычайно слабым после убийства его молодого правителя — ведь Манко было едва за тридцать на момент его смерти. К счастью регентов при Сайри-Тупаке, испанцы были всецело поглощены мятежом Гонсало Писарро в течение первых трех лет их правления. Все, что мы знаем об этом периоде, указывает на то, что у инков произошло мощное возрождение традиционализма. В отсутствие воинственного лидера индейцы Вилькабамбы прекратили свои набеги на испанские дороги и были рады, что их оставили в покое в их труднодоступных долинах. Чувство горечи по отношению к убийцам Манко заставило всех, кто его пережил, избегать всего, связанного с испанцами. Перестали предприниматься дальнейшие попытки перенять испанские приемы ведения боя, и регенты стали надеяться, что географического положения и хорошо испытанного оружия индейцев будет достаточно, чтобы охранять их в тихой изоляции.

После того как с мятежом колонистов было покончено, Педро де ла Гаска — как и Вака де Кастро до него — хотел бы завершить свою миссию в Перу, усмирив индейцев Вилькабамбы. Он никогда не предполагал сделать это при помощи силы, хотя экспедиция такого масштаба в 1539 году почти наверняка разгромила бы слабых преемников Манко. В неспокойные времена, последовавшие за казнью Гонсало Писарро, Гаска, вероятно, не осмеливался рисковать тем, чтобы отправить армию своих приверженцев из Куско в глухомань Вилькабамбы. Его люди устали от войн, и ничто не могло заманить их в джунгли Вилькабамбы, которые к этому времени уже приобрели дурную славу. Люди уже забыли, насколько близки к успеху были экспедиции Родриго Оргоньеса и Гонсало Писарро. Теперь они помнили только то, что эти два самых отважных конкистадора не сумели схватить Манко в его орлином гнезде. Даже Сьеса де Леон, ведя записи в это время, отмахнулся от экспедиции 1539 года, заметив просто, что Гонсало «занял скалистую возвышенность и уничтожил два моста». А кроме того, Гаска был священнослужителем и предпочитал дипломатию военным действиям.

Гаска обратился к Кайо Топе, который сопровождал его в течение последних шести месяцев, «с просьбой послать двоих своих слуг к Инке, чтобы уговорить его подчиниться его величеству и уверить его, что мы хотим оказать ему прием и обращаться с ним хорошо». Эти посланцы возвратились в июле 1548 года в сопровождении шести гонцов осторожных регентов. Из Вилькабамбы, города в джунглях, они привезли Паулью экзотические подарки: попугаев, лесных котов, флейты и, по утверждению Бернабе Кобо, «предметы из золота и серебра, тонкую ткань кумби такого качества, которую раньше ткали во времена их предков, и различных занятных птиц и животных, которых разводят в этих провинциях». Посланцы пожелали выяснить, до какой степени сам Гаска был причастен к этой инициативе, и убедиться в его отношении к индейцам вообще.

Ответы Гаски регентам были почти все обнадеживающими. Он послал подарки, подходящие по возрасту мальчику-Инке и его более старшим наставникам; но его послания с изъявлением доброй воли содержали и угрозу применения насилия. «Я послал одежду из шелка разных цветов — рубашки и плащи, — а Сайри-Тупаку я послал два бочонка джема; его наставнику и регенту Пуми-Сопе я послал два кувшина вина. С гонцами я отправил одного индейца по имени Дон Мартин, который глубоко перенял испанский образ жизни, для того, чтобы он убедил их выйти из своего укрытия для своей же пользы и чтобы он также объяснил им, что, если они этого не сделают по-хорошему, их заставят сделать это силой».

Этот Дон Мартин был исключительной фигурой в постконкистском обществе. Он появился у Писарро во время его второго плавания в 1528 году и был отвезен в Испанию. Он стал одним из очень немногих индейцев, которые научились бегло говорить по-испански. Писарро полюбил мальчика и подарил ему коня: он воевал как кавалерист во время конкисты и во время войн со сторонниками Альмагро. Дон Мартин был единственным индейцем, который получил свою долю из выкупа Атауальпы. Он был единственным индейцем, не считая Паулью, который получил от Писарро земельное владение: богатую усадьбу недалеко от Лимы. Он был также первым индейцем, женившимся на испанке, Луисе де Медина, и получившим наивысшие символы успеха: рыцарское звание и герб. Он был христианином, носил испанское платье и жил на широкую ногу в своем большом доме в Лиме. Он был верным приверженцем братьев Писарро и оставался с Гонсало Писарро до самого конца. Его верность подвела его. По возвращении из Вилькабамбы земельное владение Дона Мартина было без промедления конфисковано Гаской; этот «испанизированный индеец» умер в Испании, когда отправился со своим протестом к королю.

В середине августа индеец Дон Мартин возвратился из Вилькабамбы вместе со второй группой посланцев от Инки. Регенты определили условия, на которых Сайри-Тупак сдастся. Он должен получить земли, которые он на тот момент занимал в Вилькабамбе, вместе с прилегающим к ним треугольником территории, образованным слиянием рек Апуримак и Абанкай и королевской дорогой. Он также хотел получить «некоторые дома, которые принадлежали его деду в Куско, а также усадьбу и земельный надел с домами удовольствий, которые имелись у его деда в Хакихауане». Гаска согласился на территорию между реками Апуримак и Абанкай и на дома, так что посланцы вернулись явно довольные его предложением. Гаска объяснил Совету по делам Вест-Индии, что на земле между двумя реками «проживают всего пять или шесть сотен индейцев, которые принадлежат двум владельцам, и один из них — Эрнандо Писарро», находившийся все еще в тюремном заключении в Испании, чье имя было запятнано его братом Гонсало Писарро, поднявшим мятеж. Гаска не согласился на то, чтобы Сайри-Тупаку досталась сама провинция Вилькабамба по очевидной причине: «Если они останутся правителями этой цитадели, они смогут восстать, когда захотят».