В. Карданов - Иркутское городское Иерусалимское кладбище

Память их самых младших минут не исчезнет у них никогда, в ней найдут они оборонительный щит против заряда безнравственности или в горькой судьбе, в ней найдут спасительный корабль в бурях и штормах этого света! Добрые родители, хотите вы счастья, добродетели, чести и славы в дорогих плодах крови своей. Поправляйте их добросовестно в этой стойкости сердец, которая сама сохраняет их и удерживает: поправляйте их в этой бессмертной любви величия и добродетели, которая будет их возвышать назло унижениям судьбы, подкреплять в нужде и голоде, утешать во всяческих печалях. Янишевский так отзывается об обучении пийяров: «Имея в большой заботе религию и обычаи, главным их стремлением было воспитать из молодежи благородных сынов Отчизны, внушая им чувства, какие может потребовать тогдашнее и будущее положение страны. Без сомнения, что едва один из ста их учеников в рядах добрых граждан не принимается в расчет. В результате такого метода, все похвальные умения, механизм и другие наклонности не могли быть достаточно развитыми; так как где воспитывали защитников родины и ее прав, где верх самоотверженности, пренебрежение личными интересами и собственной выгоды прививались, где гражданские добродетели и всяческие благородные чувства были главным предметом, а единственной наукой была душа, там достаточно небольшое число магистров и профессоров могло возникнуть.

Потребность молодежи знать и учиться всему. Человек, живущий в просвещенном мире, обязан быть сведущим во всем; ведь различие быть сведущим основательно и в более общем представлении о какой-то вещи, а знать ее во всех оттенках и пространно, значит когда-то иметь хлеб с этого. Таких вот умений, для куска хлеба, легче добивался тот, чья собственная охота, склонность и прирожденная способность, привязывали его к ним. Следовательно, это было достаточно понятно всем и всякому, как душой, так и телом».

Не могу удержаться от цитаты из воспоминаний Янишевского, описывающей сейм (собрание) в пийярской школе, которая отлично характеризует душу того времени и это дополняет заслугу национальной педагогики.

«Ректор Стадницкий с главой бурсы составили проект подражания в сейме бурсы, чтобы как можно раньше приучить молодежь к общественной жизни. Для этой цели приготовили большой зал. Начали и нас готовить к выполнению такого большого замысла. Затем назначили короля, далее министров, сенаторов, остальные же студенты стали послами. Я не принял роли ни одного превосходительства, потому что не умел ее играть, и при этом всегда имел влечение к оппозиции. Следовательно был послом, но не последним послом. Мы открыли сейм (собрание) со всеми церемониями, и даже с некоторой серьезностью. Все шло хорошо, спокойно, согласно, как только может быть на сеймах. Но вскоре все изменилось, начали обнаруживать в короле большие изъяны и самое большое зло. Сторонились сенаторов, показывали на них пальцами, и даже преследовали в играх. Речи на сейме становились все более энергичными. Профессора одним подправили речи, другие писали их сами. Они хотели сохранить единство, авторитет начальства и короля – но посольская палата, более многочисленная и более страстная, выступала с речами, полными угроз, обвинений властей: в злоупотреблении своим положением, в покровительстве частным лицам, в гсударственной измене, в подкупе, в грязных сговорах с соседними странами!

Следовательно горе, горе собравшимся господам, так как палата жаждет переворота, преобразовать все! На одной сессии поднялась страшная шумиха, едва не дошло до битвы, едва король усидел на троне; к счастью закончилось все во время низложения короля; министров же, осужденных на смерть, послов и расположенных к ним хотели выгнать за границу. Видя такое направление студенческого сейма, профессора перепугались, но как-то укротили бурю. На следующий день дали знать об этом настоящему королю Станиславу Августу. Тот прислал в бурсу пажа с приказом, чтобы прекратили сеймы, следовательно, когда снова собрались «государственные чиновники», ректор объявил им волю власти, и всех, как дождем смыло, разошлись по своим комнатам. Пошел и я с поникшей головой и с готовой речью, достаточно энергичной и скрученной подмышкой; то же самое сделали другие. Почтенный ректор не сделал нам никакого порицания, ни даже напоминания; находился только он в замешательстве и вместе с тем был огорчен. Было замечено, что на некоторых, наиболее отличившихся в речах, бросил он взгляд, полный сожаления; а когда уходил, обратился к профессорам; к большому сожалению, он хотел им дать сегодня полезный совет, – но было поздно, уже все закончилось. Если бы не всеобщее уважение к ректору, пошла бы трудней развязка нашего сейма; другой ректор, может быть даже сам король, испытали бы в этом немало беспокойства. Уже много студентов начало громко настаивать на восстановлении свобод в учебном заведении, исключительных прав, национальных прав и свобод, как если бы действительно были послами. Другие предпочитали умеренность и советовали положиться на волю высшей власти.

«Я хотя из числа горячих, однако присоединился к другой партии. Мы вскоре уладили дело сами между собой, не вмешивая в это начальство. Это была эпоха моего возвышения в школе, потому что стал я князем академии за речь о повышении податей, которая вместе с тем припахивала социализмом. Из этого хорошо видно, какими были устремления, система и дух пийярских школ. Гражданская идея была их главной целью.

Сформировав у пийяров естественное чувство любви к родине и выучившись строевой подготовке (пийяры занимались муштрой студентов) в молодом возрасте Янишевский поступил в канцелярию X. Podkancierzego, где заменял больного отца в обязанности секретаря. Podkancierzy имел при себе двух прелатов X. Woronicza и X. Forseta, человека, преданного делу свободы и революции. Forset, зная о дне начала восстания, о чем впрочем знал весь город, вместе с Янишевским упаковали документы канцелярии и в великий четверг 1794 г. перенесли их в дом отца Ludwika.

Варшавский люд, под командованием портного Kilińskiego, смело взялся за оружие и прогнал москалей из Варшавы; затем начал отсыпать защитные валы и укреплять город. Все жители разного сословия, даже деликатные руки женщин, окапывали и вооружали столицу, которую уже вскоре осадили пруссаки и москали. Городское население и цеха были поделены на когорты, которые подчинялись тысячникам, сотникам и десятникам, и вместе с войском отражали атаки захватчиков. Восемнадцатилетний Ludwik спешил с другими на валы, чтобы насытиться, вожделенной для молодого студента, картиной битвы и участвовать в защите города от врагов Польши.

Во время этой осады десятилетние хлопцы бежали под самую батарею орудий и собирали там пули, остатки бомб, которые вскоре посыпались в неприятеля уже из польских карабинов и орудий. Мужественная оборона Kościuszko, народа и армии спасли Варшаву, а восстание Wielkopolskie вынудило союзные войска к отступлению за город, который вернулся к обычной работе.

Читать дальше