Борис Пушкарев - О России между будущим и прошлым. Избранные статьи

Почти два века тому назад через подобный цикл – от конституционной монархии к анархии, террору, к убийству монарха и диктатуре, затем к мобилизации всех сил страны на рывок к мировому господству – прошла Франция. Только во Франции он занял не 88, а 26 лет и был закончен в 1815 г. интервенцией мировых держав – России, Пруссии, Австрии и Англии. Интервенция мировых держав понадобилась и в 1939–1945 гг., чтобы прекратить другой рывок к мировому господству – гитлеровский. Причем в нашем случае СССР подошел ближе к цели мирового господства, чем предыдущие претенденты. «Лагерь социализма» охватил уже треть человечества – в тот момент, когда мы от этой цели отреклись. Причем отреклись сознательно, сами, без всякой интервенции. В этом – уникальность событий 1987–1993 гг.

Тем более удивительно, что 10-летие такого события обратило на себя так мало внимания. Мы думали посвятить этой дате большую конференцию «Посева», но из-за недостатка интереса ограничились семинаром о социальной и психологической динамике Августа 1991 на нынешней конференции ИНИОН РАН «Россия: тенденции и перспективы развития».

Удивительным для меня, когда я переехал в Россию в 1992 г., было и то, что Август 1991 был здесь неожиданным для многих. Мы свыклись уже с тем, что большинство политологов на Западе полагали, что коммунизм – это навеки. Но в России?

Между тем НТС в зарубежье занимался разработкой сценариев Национальной революции с 1931 г., когда стало ясно, что никакого возврата к прошлому не будет.

Ранний сценарий в связи с предстоящей войной предполагал появление гипотетического КОМКОРА СИДОРЧУКА, который повернет свои войска против Сталина. Именно его увидели во Власове, ставшем, конечно же, не пособником, а жертвой нацизма.

После войны, когда борьба с тоталитаризмом казалась безнадежной, В.Д. Поремский разработал МОЛЕКУЛЯРНУЮ ТЕОРИЮ революции в условиях тоталитарного строя, позволяющую общественности «организоваться без организации».

Конец строго тоталитарному строю положил XX съезд КПСС в 1956 г., после которого возникла концепция умеренных и радикальных реформистов в правящем слое, гипотеза РЕВОЛЮЦИИ ИЗ КАБИНЕТА СЕКРЕТАРЯ ОБКОМА. Наконец, в феврале 1978 г. НТС заявил о необходимости ВЗАИМОДЕЙСТВИЯ «конструктивных сил в правящем слое» и «независимой общественности».

В 1987–1991 гг. такое именно взаимодействие состоялось и привело к долгожданному успеху. Революция получилась не вполне национальной, а скорее номенклатурно-народной, но она состоялась.

Однако она не была доведена до конца, а была остановлена на полпути. Не было декоммунизации, как в других странах советского блока, не были сразу проведены новые выборы (что привело к конфликту в октябре 1993 г.), а по принятии конституции было объявлено «согласие и примирение» в принципе несовместимых начал.

Но наша государственность не может черпать силы из совмещения несовместимого.

Она может черпать силы из возвращения России на свой исторический путь, с которого она сошла в октябре 1917 г., она может черпать силы из преемственности от 74 лет сопротивления коммунистическому режиму.

О механизмах, которые сделали революцию 1991 г. незаконченной, пойдет речь на нашем семинаре. А в завершение незавершенного тогда на путях предстоящих еще реформ и лежит основная перспектива развития России.

Доклад на конференции «Русское зарубежье» в Новом гуманитарном университете Н. Нестеровой в Москве в январе 2002 г.

(Посев. 2002. № 8, август)

Когда «черные списки» КГБ утратили силу и я в марте 1992 г. приехал в Россию из эмиграции, меня более всего поразило, сколь многие Августовскую революцию 1991 г. восприняли как неожиданность. «Как же, – недоумевал я, – самое долгожданное событие XX века, и вдруг – неожиданно?»

Чтобы объяснить слова «самое долгожданное событие XX века», надо мысленно вернуться в эмиграцию 1920-хгг, жившую под впечатлением поражения в Гражданской войне, но чувствовавшую себя не побежденной, а лишь отступившей за рубеж. «Мы не в изгнании, мы в послании». Немногие эмигранты – около 16 % – согласились «вернуться на Родину» на советских условиях. Большинство сохранило непримиримость. Или пассивную, по совету Бунина: «Подождем, православные, когда Бог переменит орду», или активную, стремясь продолжать борьбу. Вопрос только – как? Ответ зависел от представления о том, каким образом рухнет коммунизм.

В 1920-х гг. было два таких представления. Левые круги эмиграции, от Милюкова до меньшевиков, делали ставку на «эволюцию» советской власти, на то, что должен же когда-то, по примеру французской революции, наступить Термидор! Справа им генерал Врангель возражал, что эта власть эволюционировать не способна, а может только загнивать. Врангель умер в 1928 г, возможно, не доведя свою мысль до конца. Но созданный им в 1924 г. Русский Общевоинский Союз – РОВС, насчитывавший до 40 тыс. членов в трех десятках стран, строился не как объединение ветеранов, а как армия в гражданской одежде в ожидании «весеннего похода». То есть, фактически, иностранной интервенции.

Но РОВС, кроме того, пробовал совершать террористические акты на территории СССР, чтобы развеять миф о всесилии ГПУ (один из них удался) и, по-видимому наводил контакты в высшем командовании Красной армии. Из-за советских контрмер эти действия развития не получали. Как известно, два (а быть может, и три, если учесть подозрительные обстоятельства смерти самого Врангеля) начальника РОВС были чекистами убиты. Фактически эмигрантам предлагалась только одна перспектива: сидеть на чемоданах и ждать. Ждать или эволюции советской власти, или новой войны.

Такая перспектива не увлекала активную, нетерпеливую молодежь. Она с презрением смотрела и на левых политиков старшего поколения, проигравших Россию большевикам в революцию, и на политически беспомощных белых офицеров, не сумевших сплотить народ в Гражданской войне. Выход на арену нового поколения эмиграции – тех, кому в 1917 г. было от пяти до двадцати лет, и потому не несших ответственности за происшедшую катастрофу, произошел около 1930 г. и совпал с двумя событиями в мире: с «великим переломом» в СССР и экономическим кризисом на Западе.

Коллективизация и индустриализация в СССР были последними революционными актами советской власти, которая с тех пор сделалась охранительной. Перемены же в стране зашли так далеко, что ни о какой реставрации, ни о каком возврате к прошлому речь уже идти не могла. Потому и логично стало говорить: не контрреволюция, а новая революция! И не назад к капитализму, поскольку кризис на Западе демонстрирует, куда ведет капитализм, а вперед, к какому-то новому строю, совмещающему положительные черты капитализма и социализма. И не назад к парламентской демократии, партийная грызня в которой ведет ее к самораспаду, а вперед, к какому-то новому строю, с беспартийным, деловым представительством.