Шамиль Валеев - Мемуары уфимского школьника

Их, по отзывам, хватало на сезон-другой. Да и санками не хотелось считать, несмотря на модный вид и более удобную спинку. Спинка, погнувшись, вылетала, алюминий чернел, «лонжероны» расклёпывались, углы разламывались, пластмасса разрушалась в кусочки. Так вместо «тёплых ламповых» в нашу жизнь стали приходить эрзац, масс-продукт и штамповка.

Несмотря на то, что кататься под горку шансов было ну не так уж и много, а вариантов, что кто-то подвезёт тебя за верёвочку, – вообще практически не было, все ходили на прогулку со своим «транспортом».

Санки – прицеп на верёвочке к мальчику – зимняя замена игрушечному самосвалу, который катался за ним летом.

Катание на чём-то – основное развлечение нашего детства, в котором ещё не было скейтборда. Не только с горки. Подмерзшая длинная лужа уже была ценным скейтинг-рингом, если её очистить от снега и прокатать тропинку.

Развлекательный эффект заключался в том, что ты как бы стоишь и ничего не делаешь, а инерция тебя куда-то тащит. Типа перемещаешься, отдыхая. Приобретаешь суперсилу.

Фигня, что нужно потратить кучу кинетической энергии на разбег или подъём на горку, а потом на удержание равновесия. Катание на лифте, на попутной машине или телеге, на санях-розвальнях, на троллейбусе снаружи, рискуя жизнью, прицепившись во дворе к грузовой машине железным крючком. Каких только видов смертельно опасного сёрфинга не поджидало пытливого пацана!

Я как-то нашёл под окнами школы выброшенные кем-то в сугроб чертежи семиклассников и отнёс их на горку, предложив одноклассникам на прогулке в качестве одноразовых ледянок. Бумага чудесно скользила по снегу. Некоторые начали кататься на моём «изобретении», например Азат Гимранов. Но тут пришла наставница продлёнки другого класса Адель Мухаррямовна и гаркнула: «Это кто тут разбросал?!» – после чего я всё быстро собрал, отнёс в изначальный сугроб и там присыпал снежком. Как-то расхотелось кататься и катать друзей.

В общем, санки – настолько встроенная в нас вещь, что мы никогда не замечаем, когда они есть.

Их иногда приходилось использовать и по «хозяйственному» назначению – тащить на них малыша (то есть тебя), коровью ногу или вязанку дров.

Четверть замёрзшей туши волочилась по земле, вязанка рассыпалась на ухабах, малыш (то есть ты) орал и выпадал. Так себе прицеп.

Потому что главная задача санок – просто болтаться за тобой на верёвочке и дарить надежду: вдруг подвернётся горка, добрый человек или другой тягач!

ПРОФОРИЕНТАЦИЯ

Что я делал на истфаке БашГУ – до сих пор для меня загадка (по крайней мере, до «экватора»). Год я вообще не понимал, как меня туда занесло, и находился в перманентном ужасе. Вроде домашнее задание не проверяют на каждом уроке. Но какие-то закорючки ставят в кондуит на семинарах.

На самом деле меня туда навострила учительница истории Сан Санна Миняева, супруга основателя знаменитой учительской династии Германа Константиновича [cм. «Университеты школы №49». – Авт.].

На фоне моих однокурсников, которые в школе запойно читали В. Яна, Ф. Энгельса, В. Костомарова, Б. Грекова и других, я был какой-то поверхностно нахватанный.

Мне было жутко неинтересно, кто кого воевал (это вообще тощища – ну армия этого двинулась туда, армия того заняла такой-то город), особенно не нравилось знать, где какая династия правила. И даже забавные казни Сыма Цяня не очень забавляли.

Знакомая по школьному учебнику и «Клубу путешественников» египетская древность оставила в голове ровно одно представление: царско-храмовое хозяйство. Типа, из-за Нила земля была до того плодородной, что людей надо было чем-то занять. Например, пирамидами. Там и сейчас со жрачкой хорошо, особенно с овощами, пять урожаев в год, разве что говядины маловато.

Любимое по «Айвенго» Средневековье оказалось беспросветным кошмаром про каких-то безземельных крестьян и совсем не про благородных любовников и рубак.

Любимая по легендам и мифам, персеям и гераклам Греция – «и ты, Брут!» – приобрела очертания в моём удивлённом мозгу лишь в середине нулевых, когда услужливый Голливуд начал визуализировать все эти сказочки, шутка ли: мама Александра Великого – Джоли, богиня хищной красоты. Самое интересное было, что во время просмотра этого кино про Античность я всё время знал, кто это на экране, какие у него ресурсы и повадки и что будет дальше.

В принципе, несколько курсов древняка и средняка можно бы заменить хорошими сериалами, типа Rome (HBO, 2005). Но с обязательным разбором полётов на «коллёквиуме». Общее ощущение от первого курса – я здесь по ошибке. Забоялся ехать в МГИМО. Ни черта не понимаю в том, что рассказывают на лекциях. Зябко в 215-й. Занимаю чужое место. Перестройкой тут и не пахнет: сплошные, беспросветные классики МарЛена 4 4 МарЛен – марксизм-ленинизм. Термин использовался для обозначения обобщённого и доработанного Лениным учения Маркса (ред.) . .

Хотя конкурс был 4,5 на место, в моём 1990 году уже партийной, политической карьеры было не сделать. И основу курса составляли разночинцы, а не номенклатура. И были ребята, которым на самом деле было интересно про всяких меровингов и каролингов. И мне от этого вдвойне было стыдно.

История не давала ответа на вопрос: ну и что? Ну, было и прошло. Разве есть какие-то законы, цикличность?

Игнорируя всякие грюнвальдские битвы (1410 год?), басилевсы и северные царства, мозг всё же цеплялся кой за что. Например, за факты и суждения, обнажающие структуру, методологию, систему. То есть мне всё же нужны были правила, закономерности. Которых было крайне мало в безумной куче цифр, названий и имён, большинство из которых я потом тоже не слыхивал. Ну и чему учит история? Тому, что она ничему не учит.

На удивление было нечто для меня интересное в схоластических предметах (об этом особо – на следующем уроке) этнографии, хотя мне жутко не хватило филологических подходов в изучении народов и собственно запрещённой науки этнологии. Я даже законспектировал энгельсово «Происхождение семьи, частной собственности и государства» и, найдя там некую методу, нанизывал на неё описательные, повествовательные предметы. Кроме того, внимание выхватывало всё, что связано с технологиями завоевания и отправления власти, пропаганды, поведением политических элит (как правило, вероломным, предательским, циничным и антигосударственным), и то, что связано с региональностью, царской властью и этнопсихологией. И это здорово пригодилось потом, при демонтаже региональной этнократической (как мне казалось тогда, на самом деле она была аграрной) тирании, которую идейно строили примерно такие же истфаковцы, как я. Но это – уже другая история. Ненаписанная.