Шамиль Валеев - Мемуары уфимского школьника

Участники кооператива то приплывали, то отплывали по длине маршрута. Постоянно на борту было четверо-пятеро человек. Чтобы отправить кого-то на берег, нужно было отчалить с лодкой (она, конечно, тоже имелась, плоскодонка, как же) в голове хлыста, совершить высадку и приналечь на вёсла, чтобы успеть к хвосту проходящего плота. Иногда к нам прямо на ходу пришвартовывалась (ненадолго и видимо, в нарушение устава) «Заря» с очередным членом нашей команды.

Мы медленно, днями шли мимо сёл, рыбаков и стад. Нам приветственно махали руками ребятишки, которые пасли гусей.

Особо волнительны были шустро и целенаправленно проплывающие мимо богини красоты (насколько можно было разглядеть русую чёлку, выбившуюся из-под какого-то, видимо, обязательного, шлема, – разглядываешь, остальное достроит воображение) на байдарках, с которыми мы (ну не я, конечно, мне было четырнадцать лет) пытались познакомиться прямо на ходу.

Но они смотрели строго вдоль фарватера и только прибавляли вёсел, когда их окликали свистом и разными зазывными словами истомлённые деревенские донжуаны, вырвавшиеся из леса.

Было интересно идти мимо Инорса, Сипайлово, особенно – идти мимо Трамплина, где купались сухопутные лентяи и неженки с Новостройки, а я уже стал за три дня бывалым матросом речфлота, руки мои были истыканы ржавыми усиками от троса, голос охрип, волос выгорел, морда потемнела и обветрилась. Речь моя долго ещё была пересыпана кранцами, бакенами, чалками, фарватерами, навигациями и прочим нехитрым мелководным рангоутом.

И жаль было только, что в этот момент не купались на Трамплине мои одноклассницы, а лучше – кто-нибудь из класса «В», где концентрация красавиц была неимоверной. Позже я узнал, что одноклассники мои там купались, а Слава Чудов, с которым мы сидели в первом классе за одной партой, утонул.

Мы питались дефицитной тушёнкой «Великая стена», используя оттуда только мясо и выбрасывая жир, который составлял половину банки. Тогда я понял, что не всё импортное – хорошее. Но всё равно это был дефицит, доступный только лесорубам. Пили (я тоже, тайком от дяди, за сараем, причём наливал каждый, потому я был кривой и чуть не выпал под пучок) сладкое узбекское вино «Сэхрэ». Там меня научили жарить картошку на воде, без применения масла и прочего.

Поздними июньскими зорями на реке из нашего двухкассетника раздавались сладкие постанывания педоватых немцев про «Братца Луи» из Второго Альбома «Современного Разговора» («Модерн Толкинг»). В целях экономии батареек несознательными участниками навигации с сигнальных огней («фотоэлемента») соседнего плота были скручены элементы питания, которые были последовательно присоединены к магнитофону, оравшему от этого громче обычного.

Долго стояли возле Уфы, на уровне ТЦ «Юрюзань», где нас адски искусали грязные городские комары с холодными лапками. В одно утро к нам пристал какой-то алкаш на лодке, интересуясь, нет ли у нас хотя бы «синявки быстродействующей», она же нитхинол – синяя жидкость для мытья окон, которую, видимо, употребляли в качестве алкогольного суррогата.

Путь завершился в Кушнаренково, где пучки брёвен были затащены на песчаный берег, каждый из них помещался в рыжий КамАЗ-самосвал, у которого после такой погрузки отрывались от земли передние колёса.

Дом был окончательно достроен моим дядей к 1990 году на основе сруба десять на двенадцать.

Старокалмашевцы вспоминали доброе дело

депутата-эколога в течение 20 лет 3 3 Этот текст написан в соавторстве с Виолеттой Ахметшиной (viola) и публикуется с её любезного согласия.

Грустно осознавать, но наш изобильный на красоты край страдает от маловодья. Мы привыкли к тому, что у нас есть красивые озёра, водохранилища и реки, но когда дело доходит до практики, воду найти непросто. Набрать в чайник, искупать деток, полить огород. Мы все в этом хорошо убедились по-настоящему жарким и важным для республики летом 2010 года. Люди, измученные жарой, с интересом вглядывались в «водные» строки в резюме нашего нового руководителя, в недавнем прошлом – министра экологии, федерального инспектора, руководителя агентства.

Если почитать перестроечную прессу начала девяностых, покажется, что большое и процветающее Старокалмашево Чекмагушевского района оказалось на грани небытия. Люди, писали московские газеты, готовы побросать дома и уехать, лишь бы не пить отравленную воду, не дышать отравленным воздухом. Половина села – двухэтажные «высотки» нефтяников, половина – добротные дома местных жителей. Большая и зажиточная деревня, полно техники, ферм, полей. Колхоз всегда «показывал результаты», гремел, как сейчас гремит хозяйство знаменитого соседа Вадима Соколова. Но работать нефтяником всегда считалось более престижным. Сельчане – скотники, механизаторы, свекловоды – всё же тихонько, хотя и не подавали виду, завидовали мужикам с хорошей зарплатой и пайком, которых утром забирают, а вечером чистеньких привозят на вахтовой «шишиге».

Устроиться на объекты трубопроводного транспорта и нефтедобычи простому деревенскому мужику тогда было непросто, а сейчас – просто невозможно. Даже с блатом. Через дорогу от села – нефтепарк местного НГДУ (это такие огромные бочки, величиной с дом, покрашенные «серебрянкой» с надписью: «ОГНЕОПАСНО») и НПС – нефтеперекачивающая станция. Что ещё там за забором – не все калмашевцы точно знают и до сих пор.

Нефть здесь и добывают, и собирают, и перекачивают. Догадаться о том, что в Калмашево царят углеводороды, мог и слепой, поскольку сероводородная вонь накрывала всех проезжающих по трассе Кушнаренково – Бакалы километра за три до села.

Здесь же, неподалёку, проложили газопровод «Дружба», благодаря которому все выучили названия трёх городков: Уренгой, Помары, Ужгород. В общем, весь «оздоровительный букет». Слово «экология» тогда было не на слуху, никто и не слышал про очистные сооружения, а за околицей вечно смердел факел с попутным газом.

У появления «газетных уток» в перестроечной экопрессе всё-таки была реальная подоплёка. В один момент вода в деревне начала издавать такой резкий химический запах, что и без особых исследований было ясно – она совершенно непригодна для употребления.

Дело в том, что действующая около Старокалмашево нефтяная термохимическая установка (ТХУ) окончательно загрязнила прилегающие земли, приведя в негодность и грунтовые воды. В придачу к запаху сероводорода в воздухе горькой стала и без того жёсткая вода.