Герман Кричевский - Всего понемногу

А завтра на «Заднем поле» мы будем обсуждать игру и пытаться повторить то, что проделывали лучшие мастера футбола: Бобров, Федотов, Николаев, Хомич и другие. Мой заветный чемоданчик просуществовал несколько лет, и его содержимое я еще долго хранил, как реликвию, а потом, классе в 10-м выбросил. К этому времени, как я уже писал, я стал зарабатывать какие-то небольшие деньги, которых хватало на то, чтобы купить билет на стадион, тем более, что посещать я стал только самые интересные игры, а не все подряд, как раньше.

Ну, напоследок напишу о «протырах» на стадион «Динамо» после того, как построили осветительные мачты. Этот способ был эксклюзивным, потому что был очень опасен и требовал отсутствия боязни высоты и большой смелости. Я воспользовался этим способом попадания на стадион всего два или три раза. Преодолев первый забор по описанной схеме, один из нас должен был подойти к осветительной вышке и на глазах у толпы зрителей забраться по ней до уровня последнего, самого высокого ряда арены – высота приблизительно 25 метров. В этом месте мачта соединялась с верхней бетонной частью арены двумя вплотную пригнанными трубами диаметром 25 см 60 61 и длиной 2,5 метра. Нам нужно было сесть верхом или лечь на эту прочную, но узкую связь между мачтой и ареной и на высоте 25 метров ползти, вцепившись руками, ногами и зубами в эти трубки. Честно говоря, это было страшно, но внизу стояли пацаны и ждали, когда ты скроешься на внутренней стороне. Пути обратно практически не было, или тебя ждал позор. Что, в штаны наложил? К тому же ползти обратно, пятясь задом наперед, было еще труднее и еще страшнее.

Однажды мне все-таки пришлось проделать путь назад, но не по своему желанию. Когда я приполз вплотную к стене арены, преодолев самое сложное испытание, из-за верхней части арены показалась голова мента. Мы вперились друг в друга взглядами: молодой мент, комфортно стоящий на последнем ряду арены, и мальчишка четырнадцати лет, сидящий на трубе на высоте двадцати пяти метров над землей. Он не сказал ни слова, только взглядом показал, чтобы я валил обратно. Я тоже не сказал ни слова и пополз вспять. Это было очень страшно, мог и не удержаться, но раз пишу об этом, значит, со страхом справился.

Но после этого случая я больше никогда не пользовался этим способом попадания на стадион, тем более что очень скоро менты стали охранять осветительные мачты и внизу и наверху. Одно, но очень важное замечание: я боюсь высоты. В полной мере я осознал это уже в студенческие годы, когда начал заниматься альпинизмом и имел даже первую ступень в этом виде спорта – очень красивый значок с белоснежной вершиной на фоне голубого неба. Я мог с рюкзаком большого веса очень долго тащиться вверх и вниз по горам. Но вот скалолазание с вбиванием страховочных крюков с использованием страховочных канатов на отвесных склонах – это не для меня; голова кружится, тошнит. Не мое. Даже, выходя на балкон пятнадцатого этажа, чувствую себя неуютно.

Еще об одном моем футбольном увлечении того времени. Это были фотографии в газетах острых моментов прошедших футбольных матчей. Многие мальчишки собирали тогда вырезки из газет. Надо понимать, что тех, кто выписывал и получал газеты в то время, даже в Москве, были единицы. Взрослые читали газеты на специальных уличных стендах, которых стояло множество по всему городу. Рано утром специальные разносчики расклеивали центральные газеты «Правда», «Известия», иногда «Вечерняя Москва», кое-где «Советский Спорт». Каждый вечер, с наступлением темноты, я отправлялся на добычу этих снимков. Я подходил к стенду, когда на улице было безлюдно, и лезвием безопасной бритвы (брал у папы) вырезал снимки футбольных матчей. Ничего общественно вредного я не делал. Читать газеты в темноте было все равно уже нельзя, а завтра утром наклеят новые. Я же вклеивал снимки-моменты в свой альбом, лучший альбом во всей школе, и утром показывал другим мальчишкам. В школе таких коллекционеров было сравнительно немного; только те ребята, кто очень любил футбол во всех его проявлениях.

Наш класс и параллельный к концу школы стал собранием юных интеллектуалов и дарований, к коим я, безусловно, не принадлежал. Интересно, что многие из них, будучи в школе штатными отличниками, очень мало чего добились в науке. Исключение, пожалуй, составляет академик Николай Бохвалов – известнейший математик, заведующий кафедрой МГУ. Кроме меня, докторами наук и профессорами стали только двое из пятидесяти прекрасно учившихся ребят. Они очень много времени посвящали учебе, домашним заданиям, не занимались спортом. Может, у них был слишком ранний старт, – фальстарт? Может, они слишком много сил отдали школе, положительным оценкам и хорошим аттестатам? Даже наши медалисты стали ординарными инженерами и младшими научными сотрудниками. Из этого не следует делать вывод, что в школе не надо учиться и трудиться. Но и фетишизировать роль школы в жизни человека тоже не следует. Я многое не доучил в школе и, как уже говорил, это не прошло для меня бесследно. Но все же нужно находить золотую середину между трудом в школе и вольной жизнью, она тоже – школа.

Мой опыт показывает, что школьные знания не сильно влияют на учебу в ВУЗе и совсем мало влияют на жизнь во всех ее проявлениях. Мне кажется сегодня, уже с высоты жизненного и профессионального опыта, в том числе опыта преподавателя с сорокавосьмилетним стажем, как положительного, так и отрицательного, что образование в России и во многих других странах в основном не соответствует требованиям жизни. У меня, конечно, имеются конкретные соображения концептуального характера, но об этом надо писать отдельно в специализированные издания. Во всяком случае, как жизнь в настоящее время быстро меняет свою сущность и формы, меняет парадигму и стратегию, так и образование, будучи сферой подготовки молодых людей к жизни, тоже должно меняться. И ключевое слово к этому изменению: ГУМАНИЗАЦИЯ образования.

Но вернемся к спорту в моей жизни. До института я поиграл в баскетбол за юношескую команду клуба «Динамо», где работал тренером выдающийся баскетболист послевоенных лет Николай Зинин. Потом он стал тренером команды мастеров «Динамо», где играл Владимир Торбан, о котором я уже писал. Это было очень хорошая баскетбольная школа, которая мне пригодилась все пять лет учебы в Текстильном институте, где я играл в первой команде (всего их было три). Интересно, что судьба свела меня с еще одним выдающимся баскетболистом того времени – Юрием Озеровым, однофамильцем теннисиста и комментатора Николая Озерова. Когда я впервые пришел на тренировку баскетбольной секции, поступив на первый курс Текстильного института, меня сразу включили в сборную, потому что динамовская школа Николая Зинина, у которого я тренировался до этого, была превосходной: хорошая техника, понимание тактики, высокая игровая дисциплина. Иногда, когда он был свободен от игр на первенство СССР, в первой команде играл Юрий Озеров, игрок команды мастеров «Динамо» и сборной СССР, симпатичный и высоченный (198 см) студент 2-ого курса нашего института. Несколько раз удалось сыграть с ним вместе. Это было большое удовольствие. Я успел закончить институт, а Юра Озеров так и не сумел перейти на следующий 3-й курс. Он числился одновременно в Текстильном институте и в Институте Физкультуры, позже получил диплом о его окончании и одно время даже был вторым тренером сборной СССР по баскетболу.