Клара Скопина - Мы дети войны

Но нас не пугали и не рассказывали об этом. Берегли, сколько могли.

Папа куда-то уезжал, возвращался, потом болел (мама позже рассказывала, что весь паёк свой он отдавал нам!), выздоровел.

И в 1942 году папа ушел на «настоящую» войну, как нам говорила мама.

Я помню это хорошо, потому что мама плакала, и другие тоже… а папа говорил что-то, успокаивал. Но главное – сказал мне: «Ты старшая и отвечаешь за сестру Валю и маму!» Запомнила на всю жизнь однозначно! Мы сразу все стали старше… Мне было 4 года…

Нас перебрасывали (видно, подальше от границы). Жили в Хабаровске, Воздвиженске, Ворошилове (Уссурийск), по каким-то местам, где никаких поселков не было вообще.

И вот в конце 1944 года нас переселили в гарнизон на границе Зайсановка. Там всех нас, ребятишек, было, наверное, человек 20. Поселили в казарме. Наши отцы освобождали Корею от японцев; воевали в Манчжурии.

В поселке было, кроме казармы, 4—5 частных домов. Висело радио, и все слушали новости: ведь наши уже освобождали города!

Прибыли в казарму солдаты. И даже, помню, привозили кино (хотя и очень редко). Мы были уже большие, мне было 6 лет, все понимали. Перед кино была хроника. Это было очень страшно! И казалось, что это нас бомбили.

Я не видела тех ужасов, которые пережил мой Коля на Украине (ты помнишь моего мужа – Колю Мирошникова, с тех пор, как мы уже стали семьей и ждали своих девочек-двойняшек). Отец его был советский офицер. И им приходилось прятаться не только от немцев, но и от своих тоже! Может, и болезни все Колины взрослые от этого были. Он просто никак не мог найти себе место в жизни по-настоящему… Ведь он уже был большой, когда началась война, ему было уже около 6 лет. И все ужасы пришлись на самый впечатлительный возраст – от 6 до 10 лет!

А нас вот берегли, говорили, что все будет хорошо, что мы победим!

Жили очень дружно. В одной комнате с перегородками жило нас 4 семьи с детьми. И никогда не слышали мы ругань женщин между собой. Мужчины в этот переезд к нам не приезжали…

И вот в эти тяжелые годы все равно в казарме открыли школу!

Назначили вновь прибывшего солдата учителем, звали его Дмитрий Георгиевич.

Выделили две комнатки по 30 кв. м. В одной были 1-ый и 3-ий классы, в другой – 2-ой и 4-ый (всего учеников человек 20).

Все, кому 7 лет, пошли учиться. А мы пока за дверями подслушивали: так хотелось учиться!

Жили, конечно, как все, голодно. Мама давала талоны на хлеб, сама уходила на работу (женщины выполняли работу всякую, в том числе строили укрепления).

Мама приходит вечером, села за стол и уснула, опустив голову на руки… а мы испугались, думали – умерла. Стали плакать, вынули из сумочки маминой талоны. Их было много, а мама давала нам только два, чтоб хлеб днем получить. Мы обрадовались: завтра будет много хлеба, и мама не будет болеть! Она всегда нам давала от своего пайка…

Мама проснулась, отругала нас, что взяли талоны. А Валька говорит: «Раньше ты, мама, нас уговаривала: „Детки, ешьте да ешьте!“ А теперь говоришь: „Больше нет, больше нет!“». Валька такая маленькая, худенькая, беленькая моя сестричка… Мама обняла нас, заплакала (один раз я и видела, как мама при нас плачет) и говорит: «Война, детки! Война! Если сегодня все талоны проесть, завтра вас и покормить нечем! Хлеба нигде не достать!».

Собирали лебеду, весной копали разные корни: саранки, весенние хлебенки, «комбикорм». Огородов не было. После войны, уже к 1949 году, начали садить картошку и другое; чтобы что-то посадить, надо было где-то еще «посадочный материал» найти, ту же картошку…

Молоко дети не видели вообще, не знали, что это такое.

Уже после войны приезжала какая-то комиссия. Отобрали детей с тонкими ногами и огромными животиками (болезнь называлась «рахит») и отправили нас всех в санаторий. Там мы узнали настоящий хлеб, попробовали супы с мясом, молоко, каши, масло. Всем это не понравилось, и даже тошнило от этого. Тянуло на траву… После того, как сильно отравился мальчик, нас всех пролечили и только потом постепенно стали приучать и к молоку, и ко всей другой настоящей пище, которую мы просто даже не пробовали в войну.

…День Победы не помню, потому что наши отцы были еще на войне с японцами, освобождали Корею, воевали в Манчжурии…

Они возвратились в октябре 1945 года. И этот день я очень помню.

Вернулись не все…

Но был салют, прямо из боевого оружия. И даже нам давали выстрелить. Било в плечо сильно…

Папа привез с войны подарки – маленькие конфетки (монпансье) цветные и сказал: «Делитесь со всеми!». Куклу Вале с закрывающимися глазами. Это было чудо! Потому что мы даже не знали, что бывают игрушки. Мама ночами сшила из байки, которую давали папе на портянки, Зайчика и Мишку, а остальное было «выдуманное» – из веточек, каких-нибудь обломков…

И еще папа привез автобус с колесиками, а внутри были «пассажиры», и мы, все ребятишки, катали его с наших сопок и решили отдать его Юрке (у него папа не пришел с войны).

Папа сказал нам: «Правильно сделали». Тоже на всю жизнь запомнилось…

И еще на всю жизнь остались наши военные песни! Помню и знаю: «Священная война», «Темная ночь», «Синенький скромный платочек», «Бьется в тесной печурке огонь»…

И много, много…

И в сердце осталось, что эта земля наша, общая! И вместе можем все!

Песня такая была:

В стране той большой и богатой

Веселой и дружной семьей

Работают весело люди

И труд свой не делят межой!

В стране той пойдешь ты на север,

На запад, восток или юг:

Всегда человек человеку

Надежный товарищ и друг!

Клар, прости меня! Не могу я писать писем! Я тебя люблю и всегда буду любить.

Спасибо за все. Света.

15.07.2019»

В новый 2019 год меня сопроводило Светочкино поздравление:

«Дорогая Кларочка! С Новым Годом! С Рождеством! Всего самого светлого, доброго, радостного! Спасибо, что ты была и есть в моей жизни! И всегда, всегда помогала в трудные минуты. Спасибо! У меня одна правнучка и четыре правнука. Будем жить!!!»

Вот так – категорически! Просто – будем жить. Несмотря ни на что. На терновый букет болезней, на плохо подчиняющиеся годы, на непонимание новых поколений.

Это ей спасибо, светлой душе. Сотни и сотни людей поддержала она, поставила на дорогу жизни. И знали ее лично – каждый из них в том самом, сознательно разваленном, Советском Союзе – ее мужество и бесконечную преданность людям. Ее, дитя войны.

От дорогого мужа Николая Мирошникова осталось Свете – «Письмо»:

«Снова слово твоё облекает тобой,

Тянет руки из дальних пространств,

И свидание вновь в нём дарует судьбой —

Той, что выпала долей для нас.

Гидростанции – в сны и под ноги – пурга

И тайга, в полпланеты разлив,

Взрывы в скалах —

То нашей судьбы берега,