Клара Скопина - Мы дети войны

А вот школа! Московские эвакуированные мальчишки грозились пистолетом (это четвертый класс!). Полено Герки Головизина и через двадцать пять лет аукнется – вдруг начинаю прихрамывать. Летом на школьной «пионерской площадке», которая практически размещалась в одной классной комнате, от постелей из домашних подстилок и подушек, разложенных прямо на полу, сплошняком, без проходов, мы наберёмся разной заразы. В разбухших классах мы будем сидеть по трое за партой, как попало одетые, с плохо расчесанными косами… Как запоминали нас учителя? Как умели разобраться в свалках обрывочных знаний, которые оседали в наших головах? Учебников не хватало, писали в самодельных тетрадях из обёрточной бумаги, чернила разводили из всего, что пристает к бумаге, учили уроки при коптилках, фитилёчках, потому что электричества не было. Безалаберная и бестолковая тридцать восьмая, в которой кое-как сбились, наконец, «столичные» и «провинциалы», оторванные от привычной, упорядоченной жизни, перемешанные войной, в одно живое детское сообщество…

Совсем не образцовая, не «ручная» тридцать восьмая, сократившая жизнь её пылкой, шумной директрисе, – спасибо тебе за терпение учителей, научивших нас уважать собственные самодельные тетрадочки, писать не просто разборчиво – красиво! «Чем ты отчитаешься, когда родные наши с фронта вернутся? Каракулями что ли?» – «Да я уроки при коптилке делаю!» – «А как же они там, в ночные атаки бросаются?». Документ века – самодельные табели с круглыми пятерками, хоть на выставку. Это – заслуга учителей.

«Не дураки же будут страну после войны восстанавливать! – сердито отчитывала нас директор на линейке. – Петров, ты меня слышишь или Головизина слушаешь?» – «Да слышу, слышу» – «Иди ко мне, Петров, помогай линейку проводить… а ты, Иванов, что с английским воюешь? Это же язык наших друзей, союзников. Приедет делегация, а ты – ни бэ, ни мэ…

И как сможете рассказать, в каком городе вам повезло жить? У нас театр Оперы и балета (имени Луначарского, – знаете?); консерватория, филармония, театр оперетты, драмтеатр! Суворовское училище! Театр юного зрителя! Уральский Политехнический Институт! Государственный Университет имени писателя Максима Горького!»

– Да это же запомнить невозможно, вы хоть помедленней! – раздаётся бесстрашный голос Иванова.

– Иванов, а ты, случайно, не помнишь, что в театре Оперы и балета ты ведь с классом был? Вас буфет театра решил «подкрепить»: угостил бутербродиками с красной икрой. Мы уж забыли, как она выглядит, а вас решили «калориями» подкрепить…

– Да я её всю соскрёб, горькая какая-то, даже непонятно, что, а хлеб – да, съел…

Директор вдруг крепко обнимает за плечо Иванова и рукой прикрывает глаза.

– Ничего, ничего, ребята… И хлеба ещё будет полно!.. И икра будет не горькой! Это я пошутила, Иванов, неудачно! Поехали дальше… Помогай мне линейку проводить, Иванов!

Линейка идёт на улице, конец весны, нам весело, с фронта хорошие вести, – с этого и начинается линейка, и заканчивается. Хороший день!

Мы пропитаны фронтом. Мы вместе, как говорит моя бабушка. Мы выступаем в госпиталях перед ранеными – теперь уже на этой войне. Я не забыла, как мы ездили к раненым ещё после финской, и меня возили с собой десятиклассники, чтоб порадовать тех, у кого дома остались такие же дети! Пишем за них письма, кому-то читаем вести из дома, концерты для «лежачих» устраиваем в палатах: поём, читаем стихи и рассказы и даже пляшем. Мы влюбляемся во всех без исключения – в их бинты, костыли, в их смех, часто сквозь слёзы, – наверное, думают о своих детях или девушках. Души наши взрослеют, далеко опережая возраст! Мы поём бодрые песни, а они вытирают слёзы… «Дочка, подойди, я тебя по головке поглажу…» Я вспыхиваю до корней волос…

Мгновение.

Нет таких родных людей больше нигде на земле. И никто не может меня переубедить за всю жизнь. И для нас, детей, это словно прививка – от равнодушия, отстранённости.

Уже другая школа – блистательная тридцать шестая, образцово-показательная, женская, – моя третья школа, которую я и окончила с золотой медалью, открывшая мне дорогу в лучший в мире Уральский государственный университет им. Горького, на факультет журналистики. После урока литературы мы с подружкой Ниночкой Пащевской, дочкой профессора из Уральского Политехнического института, подходим к учительнице Прасковье Христофоровне и смущенно-лукаво говорим ей: «Вы нам поставили за сочинения «пятёрки», а мы нашли сейчас у нас ошибки, вы их не заметили. Мы второпях писали-то, в классе…». Мы показываем их, и, конечно, ждём похвалы: какая хрустальная честность! От того, что слышим, лучше бы провалиться через все четыре этажа! «Ой, какая беда, девочки. Сильно слабеет память. Мозг требует поддержки. Совсем нет сахара. Простите меня. Пора оставить школу, да учителей не хватает». «Да это вы нас простите, мы такие дурочки, разве мы могли подумать?!».

Ей 70 лет, нашей Прасковье Христофоровне. Она всегда строго одета, тёмное платье, белый воротничок, чёрные волосы в строгой причёске. Ни одной жалобы на усталость. А мы-то думали, что людей уже понимаем! Как же высока эта лестница! Своей дурацкой хвастливой «честностью» ударили человека!

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.