Олег Гулько - Мимолетные встречи

Человек, стоявший передо мной в очереди на контроль, мне шепнул:

– Я только что сделал то же самое…

Разговорились…

Он тоже летел в Монреаль. Мне полегчало от осознания того, что риск я принимаю не один.

– Впервые – в Канаду? – спрашиваю.

– Нет! Я часто летаю…

На душе потеплело от мысли, что если в предыдущие разы он до Канады долетал, значит и сейчас долетит. А значит, и я – тоже.

– А что так часто? – спрашиваю.

– Живу там…

– Вы канадец?

– Нет, француз. У меня в Канаде ферма.

Оказывается, вот уже как шесть лет, он обосновался в Квебеке: приехал туда из французского города Нанси выращивать ревень. Канадский ревень, по его словам, куда качественнее французского. Он производит из него кетчуп. Я знал, что стебель ревеня идет на десертные сладкие блюда, но не знал, что из него можно готовить и соленый кетчуп.

В ожидании объявления посадки в самолет, мы говорили о Канаде, о Нанси, о выращивании ревеня и о фотографии. В общем, в самолет мы вошли приятелями. К тому же, наши места оказались рядом. А третье место в нашем ряду занимал очень общительный канадец – пенсионер из Квебека. Он с таким увлечением принялся рассказывать нам о его поездке в Африку, куда он ездил с миссией благотворительной помощи, что я даже и не заметил, как мы взлетели – «очнулся» когда уже начали развозить обеды.

А когда я сказал ему, что еду фотографировать осень в Канаде, то очень польщенный моим интересом к его стране, он начал давать мне советы – что и где посмотреть, и даже предложил мне свои координаты на случай дальнейших справок.

Когда же он узнал, что я врач, он еще больше оживился. Дело в том, что ему недавно поставили кардиостимулятор, и у него появились сомнения, что он больше не сможет ездить в места, где нет поблизости медицинских центров, куда можно было бы обратиться в случае дисфункции стимулятора. Я успокоил его, объяснив, что современные кардиостимуляторы долговечны, и что просто, до выезда, нужно проверить его работу у кардиолога.

Ободренный, он переключился затем на тему уровня жизни врачей в Канаде, говоря о том, что он намного выше уровня жизни их коллег в Европе…И что при том, врачей в Канаде не хватает.

– Приезжайте к нам работать! – сказал он, с улыбкой хлопнув меня по плечу, – за одно и пофотографируете!

К тому же, как бывший работник администрации его провинции, он даже пообещал мне помощь с трудоустройством в какую‐нибудь из клиник.

Я ответил, что подумаю.

Разговор далее пошел об истории Канады, и я спросил его о судьбе ее коренных жителей. Оказывается, там до сих пор существуют индейские резервации, где местные индейцы ведут целиком изолированный от внешнего мира образ жизни.

– Они живут там своим государством, у них там даже собственная полиция… – объяснял мне канадец.

Я спросил, где находятся эти резервации.

– Внутри территории – на невостребованных землях…

Я думал о том, какой катастрофой обернулось для коренных жителей Америки открытие Нового Света коварными пришельцами из Европы.

…Полет шел так ровно, что казалось, будто мы стояли на месте. Время за разговором пролетало незаметно: мы уже были на полпути до Монреаля.

Я решил прогуляться по салону нашего Боинга 777–300, – прошелся по его буфетным отсекам, неоднократно пополняя стакан томатным соком, что обожаю в полете.

Прильнув к стеклу иллюминатора, я попытался отыскать очертания берега Гренландии, ведь говорят, что по ходу полета, их подчас, можно увидеть – как, впрочем, и дрейфующие айсберги.

Но горизонт покрывала дымка, и не Гренландии, ни айсбергов не было видно. Зато, посмотрев вниз, я обратил внимание на многочисленные белые крапинки на поверхности океана.

«Но не чайки же это? Ведь с такой высоты их бы не различить? – думаю. – И на осколки айсберга это тоже не похоже: ведь не мог он размельчиться на такие однородные кусочки?».

Я спросил у соседа – также всматривающегося в иллюминатор – что он думает этот счет.

– Это волны! – с уверенностью ответил он.

– Но разве возможно различить волну с такой высоты? – говорю.

– Волны, волны, – продолжал он свое, – я моряк, я знаю!

Я подумал, что моряку, или не моряку – с такой высоты одинаково сложно понять чтó там внизу – волны, или чайки.

Я принялся отслеживать движение каждой отдельной крапины. Размеры крапин и их белизна, на глазах, уменьшалась до полного исчезновения – только на их месте появлялись такие же новые. Не оставалось сомнений, что белыми крапинами, в самом деле, являлись пенящиеся гребни волн. Мой моряк был прав!

«В таком случае какими же должны быть сами волны, если их гребни различимы с десятикилометровой высоты!» – думал я.

Район океана этой северной акватории Атлантики, над которой мы сейчас пролетали, был едва ли судоходным: ни одного корабля внизу, за время полета, я не видел.

«Да! Тоскливо было бы оказаться одному среди этой водной стихии», – размышлял я, вглядываясь в бескрайний простор океана.

Я думал о первооткрывателях Америки, для кого этот путь к новому континенту был не развлечением, как нам – в тепле и уюте комфортабельного лайнера – а дерзким вызовом морской стихии.

Я думал о Титанике, покоящемся в этих водах после столкновения с айсбергом, думал о соотношении статистической степени риска и реальности, на которую он выпадает. Ведь пролетев пол‐океана, я – как не всматривался – так и не отыскал ни одного айсберга, а вот им, на Титанике, и искать ничего не пришлось: возьми, да и столкнись с ним, при первом же выходе в море.

Мы приближались к Лабрадору, и впереди уже просматривался берег. Я представлял себя Колумбом – пусть, хоть и со смартфоном в руках, но как и он, я шел к неведомой мне доселе земле.

Когда я вернулся к своему месту, оба моих соседа, как впрочем, и большинство пассажиров салона, спали.

Я тоже устроился «прикорнуть» в своем кресле. Когда я проснулся, наш канадец уже не спал. Похоже, он даже ждал, когда я проснусь, так как сразу же протянул мне смартфон с фотографией молодой женщины‐африканки на экране.

– Это хозяйка, у которой я гостил… – сказал он.

А спустя несколько мгновений добавил более сосредоточенно, и с видом озабоченности:

– Знаете, она в меня влюблена…

В общем‐то, я предчувствовал от него такое признание.

– Ситуация непростая… – продолжал он. – Но беспокоиться приходится больше о Ней, чем о себе… Ведь ей только двадцать пять… Мне – семьдесят…

Ему хотелось знать мое мнение на этот счет.

Пожав плечами и не входя в рассуждения о разнице в возрасте, я сказал, что, по крайней мере, нужно быть уверенным в её намерениях…

– Да, да… – соглашался он.

Говоря о своей личной жизни, он рассказал, что его жена умерла десять лет назад, но что уже давно он живет с другой женщиной.