Олег Гулько - Мимолетные встречи

© Н. Гулько, 2023

© Издательство «Алетейя» (СПб), 2023

…Вот уже неделя – как я вернулся из Нью‐Йорка, но ни днём, ни ночью впечатления увиденного не покидают меня.

Будто снова поутру я выйду на мой Остров Рузвельта, что напротив Манхэттена, снова увижу связывающий берега Ист‐Ривер гигантский мост, и плывущую над ним, подчас в облаках, кабину подвесной канатной дороги. Будто снова войду в метро – сложное и непонятное, завораживающее лабиринтами направлений и пересадок, – и начнётся новый день в этом потрясающем своей необычностью городе.

…Америка меня интересовала в юности. Мой дядя, занимавший руководящий пост в ОБКОМЕ, имел возможность выписывать журнал «Америка».

На страницах журнала я видел антипод Советского Союза, представленный самой Америкой, а не советским радио, телевидением, или газетами. Особенно, меня впечатляли фотографии автострад с их эстакадными переплетениями, напоминавшими видом с неба, марсианские каналы. Публикации журнала захватывали мое воображение, заставляли анализировать. Об Америке хотелось узнать больше, чем то было в журнале.

Но мечтать о поездке в Америку я не мог, уже потому, что в те времена вряд ли у кого, вообще, могла существовать такая мечта – увидеть Запад собственными глазами. Я знал, что это невозможно.

Однако, соблазн узнать из «первоисточника», что же на самом деле представляет из себя страна «марсианских каналов», меня не покидал.

Английский звучал мне музыкой Битлз. Но еще больше я любил английский с американским горловым «R».

Случая общения я не упускал. Однажды, в ресторане «Арбатский», где студенческой компанией мы отмечали окончание экзаменационной сессии, я пригласил на танец девушку из американской тургруппы у соседнего столика. Затем я пригласил её в нашу компанию, и она провела с нами весь вечер. По‐английски говорил только я (тогда им занимался), и все вопросы проходили через меня – оказавшегося в роли ведущего встречи.

Вспыхнувший у всех живой интерес к девушке из Америки не мог ее не тронуть, – мы расставались с нею давними друзьями. На прощание она оставила мне свой адрес.

Я не был уверен, что переписка с Америкой возможна. Однако письма пошли. Девушку звали Лорри. Та встреча в Москве тронула ее также значительно, как и меня. Она мне писала: «Каждый раз, как слышу пролетающий над домом самолёт, я представляю себя снова на пути в Россию, снова вижу золотые купола церквей, и вспоминаю нашу встречу».

Каждое ее новое письмо становилось для меня событием. Я с увлечением писал на английском, рассказывая ей о себе, и с нетерпением ждал ответных писем, помеченных необычным для советской почты штампом страны «антипода», USA, в которых она рассказывала о себе.

В те времена противостояния Востока и Запада, письма приходили подвскрытыми. Некоторые однокурсники спрашивали меня: «А разве разрешается переписка с Америкой?».

Я пожимал плечами. Сомнения и опасения у меня, конечно, были, но слишком велик был мой интерес к завязавшемуся общению с девушкой из страны «антипода».

Переписка обрела романтические тона. Я будто с невестой, делился с нею своими планами на будущее, а она своими. Мы обменивались пластинками: она мне присылала мне пластинки Элтона Джона и Битлз, а я ей – Песняров, называя их «русскими Битлз»… Она вышивала мне рубашки с картинами прерий и ковбоями. Я ей посылал палехские брошки и хохлому.

Она собиралась пригласить меня в гости, но переписка прервалась…

А на одном из конкурсов Чайковского я целый месяц встречался с американской пианисткой Эмили М. В дни конкурса Московская консерватория становилась центром музыкального мира планеты, и прилегающие к ней улицы с утра до вечера бурлили движением молодых талантов, съехавшихся сюда со всего мира. Я слушал их выступления на сцене, а после прослушиваний подходил к конкурсантам с вопросами. Мне хотелось знать, как понимает музыку «русских просторов» музыкант, не знающий России, русской природы, хотелось понять его эмоциональный настрой при исполнении, к примеру, «Осенней Песенки», или «На Тройке» – из «Времен Года» Чайковского, входящих в обязательную программу конкурса. И особенно, мне хотелось понять в этом отношении музыканта из страны «антипода» – Соединенных Штатов Америки.

Я был восхищен игрой Эмили на сцене. Кроме того, это была очаровательная девушка. Я полагал, что за дни конкурса у нее наверняка появится множество поклонников, и что ей будет не до меня. Но на каждый мой звонок она охотно отвечала, и мы договаривались о встречах.

Прогулки по Москве, общение на английском «…с американским акцентом», творческая атмосфера конкурса, располагали к мечтам…

В день её отъезда в Нью‐Йорк мы встретились у гостиницы Россия. На прощание она подарила мне свою официальную фотографию участника конкурса, с трогательной подписью на память.

Из автобуса с американской делегацией, готовой к выезду в аэропорт, ей подавали знак присоединиться. Она предложила мне поехать с ними, но я отказался, – побоялся слишком заметного контакта. Но тут же об этом пожалев, поехал в аэропорт своим ходом, но к рейсу не успел.

Её писем из Америки я так и не получил…

Однако, не интерес к английскому языку и к Америке стали центром интересов моей будущей жизни…

Однажды, меня пригласили на заседание страноведческого клуба «Глобус», при отделе иностранной литературы Областной библиотеки, где я состоял в читателях. Приглашение было приурочено к встрече с гостем из‐за рубежа. Я не собирался приходить на встречу, так как гость был не из Америки, и вообще, не из англоязычной страны. Однако, чисто случайно оказавшись в тот день в библиотеке, я все‐таки решил ненадолго заглянуть в зал заседания.

Перед аудиторией выступала девушка – француженка. В канун ее отъезда на Родину она делилась впечатлениями о двух годах работы ассистенткой кафедры французского языка Курского пединститута.

И хотя общение с залом шло не на английском, и даже не на французском – а на русском, коим она прекрасно владела – я оставался, и оставался в зале… В общем, эта встреча, и для нее, и для меня, оказалась не последней…

После отъезда Анн – так звали девушку – наше общение продолжилось по переписке. Кроме того, Анн находила возможность, время от времени, приезжать в Москву, и мы встречались. Ее взгляды на жизнь были «раскрепощеннее» моих – взглядов советского человека. С нею мне открывался новый мир. Я чувствовал себя свободнее и смелее… Я еще долго затем впитывал в себя ее понимание окружающей действительности.