Сергей Дулов - Назови его свободой

В еще одно абхазское чудо мне пришлось по большей части поверить. Имею в виду охоту, которую назову царственной: и потому, что когда-то Абхазия была царством с соответствующими правителями, и потому, что предмет и обстоятельства охотничьего промысла поистине величественны. Ощущения редкостной первозданности здесь возникают на каждом шагу, даже в хозяйском саду. Он, в основном, мандариновый, и если по границам с соседями огорожен металлической сеткой, то в глубине предел ему кладет крутой откос. Через заросли ежевики, какой-то колючки, переплетенными виноградом, вверх, к подросту из мелких деревьев не продерешься, а дальше и выше – чаща и совсем уж дикая тьма.

Вообще-то мне, новичку абхазского отдыха, думалось, что все же охотников придется поискать, но один из них, как оказалось, жил в соседнем доме. «Он птичек стреляет», – такие были исходные данные. На самом деле у Врура, статного красавца около 35 лет, дома висит шкура лично добытого медведя. А «птички» порой занимают весь холодильник, на радость не только семье, но и друзьям и знакомым. «Не могу не поделиться, не угостить дичиной, у нас так принято», – пояснил Врур. Сам он охоту промыслом не считает (хотя постоянной работы у него нет, как и у многих сверстников, – последствия грузино-абхазской войны и в этом до сих пор сказываются), но не найдется местных зверя или птицы, судя по его рассказам, на которых бы он ни поохотился.

В целом картина получается такая. Если говорить о пернатых, то стреляют гусей, уток, перепелов, куропаток, голубей, вальдшнепов. Особая статья – стрепет. Здесь эту птицу называют дикой индюшкой, настолько она крупная, хотя по науке стрепет – из семейства дроф. Их гораздо меньше, чем гусей или уток, и потому добыть стрепета считается удачей, хотя за ними не гоняются, берегут редкость.

Охота начинается в октябре – ноябре, когда в соседнем Краснодарском крае замерзают водоемы, и птицы тянутся в Абхазию. «Стаи гусей, уток громадные, в небе черно», – рассказывал Врур. Конечно, водоплавающую дичь стреляют и в лет, но большей частью приходится идти за ней в озерно-горный край, в окрестности озера Рица. А лесостепной мелкой птицы много и в округе, потому, может, и идет слава про местных охотников, что они «птичек бьют».

Для дичи Врур завел собаку, бело-шоколадного сеттера Джесси. Сам ее воспитал, и теперь скромно говорит, что на птиц на самом деле охотится Джесси. Она и учует добычу, и найдет, и поднимет, и принесет сбитую А он только так – стреляет, и больше ничего. Чтобы показать выучку, Джесси призвали. Красавицей она оказалась таких изящных линий, по сравнению с которой, на мой взгляд, подиумные модные модели – курицы ощипанные. А вот с выполнением приказа хозяина удалиться вышла заминка. Крутилась, крутилась Джесси вокруг стула, скулила жалобно, потом передние лапы на колени Врура положила, прильнула к нему, вытянулась так, что кончик носа под ухом у него оказался, – и только тогда убежала.

А вообще собаки среди родственников наших меньших похожи на женщин, с оговоркой, может быть, что традиционного, как говорится, воспитания. Хозяин к ним не только с лаской, но даже и с таской если подойдет – собака верности своей не изменит, любить не перестанет и служить, порой не взирая на опасность для самой себя, будет все равно. У человека такую черту ученые называют мазохизмом. И считается даже, что у женщин она едва ли не генетическое качество, помогает в деторождении. С точки зрения здравого смысла это очень похоже на правду, может, со временем и соответствующий ген найдут или биологическую предрасположенность. А у мужчин тогда, наверное, следует предположить противоположную склонность – к садизму. Тоже трудно представить, что без такой черты характера можно бестрепетно охотиться, беспощадно семью защищать. А если поискать мужское подобие среди животных, то, на мой взгляд, это кошки. Хотя не настаиваю, конечно…

Но кому не известно, как кошки в приливе симпатии царапаются и кусаются. Кусает – значит, любит…

Ну, а пернатая охота заканчивается в Абхазии в апреле – мае, когда птицы возвращаются на юг России, а те, что остаются, начинают гнездиться.

На крупного зверя начинают ходить позже, в ноябре – декабре, когда животные нагуляются, наедятся местных каштанов с пол-кулака размером. Погоняться есть за кем. Ну, медведи, зайцы, лисы – само собой. А еще кабаны, косули, горные козы (туры – по местному), барсуки, куницы, местные охотники слышали рев оленя, видели стаю волков. Шакалов – пропасть. А как-то Вруру пришлось поохотиться на… дикого кота.

Сосед тогда пожаловался: куры, мол, ночью пропадают. Днем-то мало ли куда птица могла подеваться, а если ночью, из курятника – значит, зверь. Было соображение, что, может, ошибается хозяин, но когда курятник опустел наполовину, Врур решил, что соседа надо выручать. Осмотрелся кругом курятника, нашел дорожку из перьев, которая привела его в кусты неподалеку, где перьев, лап, куриных голов обнаружилась богатая куча. И половина недоеденной курицы, значит, хищник должен вернуться. Поставил охотник петлю, а когда пришел проверить снасть, то и обнаружил в ней громадного дикого кота. Зверь бросился на врага так яростно, был так силен и ловок, что без ружья с ним справиться не получилось. Толк от трофея вышел в виде, конечно, благодеяния соседу да еще ценного жира, который, как показала практика недавних для Абхазии военных и послевоенных лет, является противоожоговым средством.

В настоящую героическую сагу (со стороны животного) превратилась для Врура охота на крупного барсука. Вообще-то их ловят петлями, сделанными из тонкого металлического троса. Встречаются барсуки такой силы, что освобождаются от петли, скручивая трос в пружину до тех пор, пока он не лопнет. При этом, крутясь, роют такие ямы и рвы, как будто постаралось отделение саперов. Барсук, которого решил приструнить Врур, порвал четыре его петли… Поэтому на охоту он пошел уже с ружьем, ночью и прямо к норе зверя, рядом с которой и затаился. Врур убежден до сих пор, что и барсук знал о засаде. Каким по счету чувством он руководствовался, когда решил, что барсук все-таки вышел из норы и потихоньку продвигается, это вряд ли научно объяснимо. Поскольку не видно было ничего, не раздавалось ни звука, ни шороха сухого листа. Когда все же раздался легкий треск, Врур включил фонарь, и зверь и человек встретились взглядами. Выстрел раздался моментально, так как оружие уже было взято наизготовку, но заряд дроби барсука не свалил. Правда, ориентацию животное потеряло, и вместо того, чтобы скрыться в норе, побежало от нее. Второй выстрел окончил дело. Потом оказалось, что половина дробинок застряла уже в шерсти, еще часть – в коже, и лишь несколько проникли в шею, в сердце. Мяса в том барсуке оказалось около 15 килограммов да еще вытопилось два с половиной килограмма легендарного жира.