Ирина Соловьёва - В потоке творчества: творческие проекты. Книга пятая

С удовольствием предоставляю слово самой Елене Александровне, более полно раскрывающее её взгляды на сотрудничество с Терентием, его творчество и её отношение к литературному редактированию.

Елена Александровна Логунова:

«АХ ЖИЗНЬ, ТЫ ПТИЦА, ПРОСТО – ПТИЦА…»

Это – строка из стихотворения Терентия Травника, одного из самых любимых. Оно – про каждого из нас и про то, что вслед за птицей нам непременно стоит совершить «…в синь прекрасную полет». И разве не трепещет душа от счастья, расправляя свои крылья? Или когда, провожая взглядом птицу, по травинке ползёт к свету? Счастье – оно многогранно. И не последняя его составляющая – творчество.

Я до сих пор не знаю, почему с детства мой выбор был однозначен: учительница русского языка и литературы. Да мало ли среди детей тех, кто любит читать книжки?.. Впрочем, тому, наверное, способствовала атмосфера семьи, где всегда находилось и время, и место для друзей: и наших с сестрой, и тех, кто приходил в гости к родителям и обязательно с бумажным кульком, наполненным «Белочками», «Мишками на Севере» и прочими сладостями-радостями в красивых обёртках. Помнится, любила играть выбывшими из игры шахматными фигурками, подхватывая их тут же, и, когда завершалась очередная партия, помогала расставлять их на доске. А мама тем временем пекла на кухне пирожки для всей компании. Она, по образованию экономист, была затейницей и рукодельницей. Отец, за два года до моего рождения получивший университетский диплом, закончив философско-экономический факультет, с малых лет любил говорить со мною «за жизнь». А ещё, будучи студентом, он перечитал всю классику, русскую и зарубежную, что, судя по его воспоминаниям, вовсе не исключало радостей студенческого бытия. Книга в нашей семье была не просто книгой, а важной составляющей бытия. И мой отец до конца жизни, к закату ставшей совсем не сладкой, всегда, в любой ситуации, носил галстук и потрёпанный портфельчик с очередным литературным журналом – чаще всего это была «Роман-газета».

Пришло время, и я, завершив обучение на филологическом факультете пединститута, пришла в школу не только с новеньким дипломом, но и с таким вот настроем: не давать повода для обвинений в формализме (всегда нашего брата тюкали за это) – то есть не забить стихи и прозу, изучаемые в школе, посредством «разбора и анализа», что имело обычный результат: те творения, которые «проходили» в школе, для многих навсегда оставались нелюбимыми. При этом я обожала теорию литературы. Скорее всего потому, что в нашем институте её блистательно преподавал ныне покойный, а тогда ещё молодой, Евгений Алексеевич Костюхин: он читал свои лекции так, что в начале каждой мы, студенты, дружно открывали рот и не закрывали его, пока не отзвучат последние его слова. Суха теория, мой друг… Но при желании все-таки может и получиться не задушить ею, теорией, зелёное древо жизни. Сейчас, в свои солидные 65 лет, я уверена, что это может получиться, если теорию вплетать в живой поток слов, и непременно с любовью… А в годы своей учительской деятельности я просто старалась, чтобы мои ученики полюбили те произведения, которые мы – нет, не проходим, а читаем вместе. И образы с метафорами, как и хореи с дактилями этому совсем не мешали, помогая приоткрывать, и непременно с любопытством, крышку шкатулочки, хранившей тайны художественного творчества.

А ещё я писала сценарии школьных праздников, искренне считая себя недостаточно талантливой для того, чтобы стать писателем. В моей жизни имели место быть и поэтические потуги. Но они завершились ещё на втором курсе института, когда я поняла, что строки, заполнившие толстую тетрадку, интересны лишь одному человеку на земле – мне самой…

Помню своё изумление, когда, в начале девяностых, в мои руки попал так не похожий на произведения советской «литры» дамский романчик, потом ещё один, второй, третий… «Да это же так просто, – подумалось мне, – я смогу и лучше!» И я стала перечитывать, нет, не эти простенькие романчики, а давно любимые произведения с целью познать, как это сделано. Важную истину я поняла, перечитывая «Джен Эйр» Эмилии Бронте. Как и в юности, оторваться не могла, пока не перелистнула последнюю страницу. Время от времени я находила ляпы перевода и думала о том, почему они не нарушают очарования текста, размышляла, откуда же взялось при таком незамысловатом сюжете то удивительное притяжение, когда читаешь и не можешь оторваться. Осознание пришло в один момент: искренность писательницы и её любовь к созданным воображением персонажам – тому причина. С тех пор я не сомневаюсь в том, что искренность и любовь – основа настоящего творчества. А стили, образные средства и прочие приёмы – это очень важно, но не первостепенно. Потому и может не задеть душу написанное хорошим стилем и по всем правилам.

И вот пришёл момент, когда я решила, что замыслам пора на белый лист. Кое-что написала… Получалось, возможно, лучше, чем в дамских романчиках, но не настолько хорошо, как бы мне этого хотелось. Настряпала и с десяток рассказов, отправила в периодические издания. Их печатали, но денег не платили. Тогда, лет двадцать назад, для меня это было важно. Затем был многолетний творческий простой… Образно говоря, я скисла: меня то и дело хлестали волны жизни – холодные и суровые. Но Богу было угодно, чтобы я вернулась к творчеству.

Однажды, измученная и растерянная, я побежала в храм. Именно побежала. И сразу же поняла: не уйду. Думаю, что те, кто пришёл в церковь в зрелом возрасте, хорошо знают, как это бывает. Всё, включая собственную личность, преображается. И появляется потребность что-то делать во славу Божию. Что именно, я не знала. Ответ сам собой нашёлся в интернете: то и дело попадались на его просторах искренние, не бесталанные, но не особо грамотные стихи. И всё получилось по принципу «увяз коготок»… Но птичка не пропала – просто она стала другой. И вот уже лет семь я приглаживаю «непричёсанные пёрышки», что порой топорщатся, нарушая гармонию поэтической мысли. И мне это нравится. Я очень быстро поняла, что редактор не должен использовать дипломатические трюки: расхваливать написанное по причине «не огорчить автора» и быть при этом сверхделикатным. Хотя бы потому, чтобы одобрение всегда была искренним, не говоря уже о том, что не стоит вводить начинающего поэта в заблуждение. И со мною рядом уже не один год те, кто рос вместе со мною как поэт, а я тем временем – как редактор.

Встреча с творчеством Терентия Травника, как это и бывает обычно на страницах интернета, произошла, коли судить по меркам житейским, случайно. Но если глянуть на Небо и почувствовать Бога, – то, конечно же, вспомнишь: в жизни не бывает ничего случайного.