Владимир Пимонов - Что еще добавить? События. Люди. Книги

В спектакле задействовано 30 человек. При этом все оркестранты смотрятся как единый организм, как личность, как отдельный актер. Солирует вроде бы Олег Иванович – он и проникновенно рассказывает, и поет, и танцует, и стихи, и пластика, и душевные откровения, и сентиментальность, и романтизм. И оркестр, по идее (ну, как это обычно делается), должен как бы выделять солиста, быть у него, что называется, в услужении, в подпевках. Ан нет! Оказывается, что в этом спектакле солист работает на оркестр. Главное действующее лицо не заслуженный Олег Меньшиков, а именно оркестр! Представляете, духовые! Бум-бум. Все вычищено, все сверкает. Боже, как там гениально били в литавры! – ощущение такое, что звук от литавр дробится, расходится и оседает волшебной пыльцой. А какие сумасшедшие барабанщики и их соло по табуреткам светящимися палочками в темноте! А флейтистка, а танцующий и становящийся на колено дирижер. Световые решения просто уникальны. А выход оркестрантов в зал под музыку Равеля, когда до музыканта можно было запросто дотронуться. А лихая чечетка. А светящаяся бабочка, точнее, шмель, нападающий по очереди то на одного, то на другого артиста.

Все два часа, что шел спектакль, я просидел с открытым ртом, обалдевший. Это такое гениальное баловство и прущее, заполняющее зал вдохновение. Обычно по окончании я из вежливости могу похлопать на том или ином представлении, а могу и вообще не хлопать. А тут – отбил все ладоши и даже слегка осип, кричамши «Браво!».

Оторваться от всех этих логических связочек, стенограмм, циферок по добыче и поставке и окунуться (ну не в бочку же с холодной водой!) в – блин, как оно называется? – в поток сознания. Сначала о шагах. За вчерашний день я прошел больше 20 тысяч. Не то чтобы рекорд, но вы вполне можете спросить: и куда же меня носило, что под конец дня у меня язык еле ворочался.

Дык, просто так – наматывал круги по центру Москвы, зашел, кстати, в «Депо», где закупился разными сырами – белпер, бурато и еще что-то, но уже не на «б». Нужно было еще взять постного масла (обязательно «Золотую семечку») и пивасика баночки четыре. Но, эту покупку я благоразумно отложил. По дороге вспомнил, как в студенческие годы мы с Давидом зашли в «Диету», взяли там шикарный кочан капусты и с этим кочаном в руках поперли в кинотеатр. Фильм назывался «Письма мертвого человека» с потрясающим Роланом Быковым.

Вчера капусты со мной не было, пива тоже, зато в пакете с надписью «Black Friday» был сыр – хорошо хоть без плесени, а то от него бы разило несвежими носками. Но о запахах я еще расскажу. Ладно?

Всю дорогу во время ходьбы по пересеченной местности я слушал всякие разные песенки. Из наушников звучали Земфира, Высоцкий, Гребенщиков, Трофим…

Слушая их песни, мне вдруг подумалось: насколько певучи стихи Германа Власова? В общем, вы, наверное, догадались, что пишу я отчет о вечере Геры, который прошел вчера в музее Марины Цветаевой. Итак, Земфира и негромкая задушевная поэзия Власова. Есть хоть какие-то соприкосновения? Нет! Абсолютно никаких. «Хочешь, я убью соседей?» Это, скажем так, не из Гериного репертуара. Высоцкий – «А день, какой был день тогда? Ах, да! Среда». Тоже ведь не оттуда. Хотя вчера действительно была среда. Трофим с его голубями. Помните: «Там, там высоко над землей летает стая. Если смотреть наверх, кружится голова»?.. Давайте сравним со строчкой: «Три разных птицы прилетели, пока вели мы разговор». Тоже не сочетается. Да и не поется.

А между тем я пересек Новый Арбат и заблудился в переулочках. Пришлось вынимать из ушей наушники и спрашивать дорогу. Вы спрашивали когда-нибудь, как пройти к тому или иному месту в Москве? Как правило, нарываешься на приезжих, которые ни фига не знают. А тут, в двух шагах от Арбата, оказалось, что все в курсе, где находится музей Марины. В общем, сообщаю, пришел я вовремя, не опоздал.

Гера уже сидел перед ноутбуком за столом, как мне показалось, немного взволнованный и отстраненный. Как рассказала научный сотрудник музея Татьяна Ишумова, вечер Германа Власова проходит в рамках цикла мероприятий «Поэтическая среда». Начало этому циклу было положено еще в мае 2016 года. В месяц проводится 3—4 вечера…

Ну, а дальше Герман начал читать стихи. Практически без подготовки. Впрочем, нет, не так. Перед этим он как-то скомкано сообщил, о чем и так можно было догадаться, мол, родился в Москве, стихи старые и новые, собирался издать к вечеру книжку – не успел, затык вышел на уровне названия.

Публика, которая пришла послушать стихи Власова, ничем особенным не выделялась, хотя чувствовалось, что многие из слушателей – люди, пишущие и знающие Германа. И да, они все время подходили и подходили, уже к середине вечера оказалось, что стульев не хватает.

Ну что, пора уже подбросить Власовских строчек. Вы же знаете, я люблю на таких вечерах записывать, что услышал. За точность, как обычно, не ручаюсь, но ловите, что успел поймать: «Шары и линии, мелодия и звук», «У Сретенья всего одна швея», «Луна как неспящая рыба», «Я – души почтальон…».

Кстати, в конце вечера некоторые наперебой стали предлагать Герману название для его новой книги. И строчка про почтальона прозвучала в качестве одного из вариантов.

Слушать Геру непросто, мне кажется, он совершенно не заботится о слушателе – не выделяет, не делает акценты, в общем, не декламирует, а бубнит себе под нос. Торопится куда-то. А между тем слово в его стихах «станет длинным, воздух – тонким» и «нежность острою волной». Поэт может прерваться на середине стихотворения, чтобы предложить стул вновь подошедшим.

Слушатели улыбаются, кто-то покачивается. Маленькая девочка, которая пришла на поэтический вечер с мамой, приставила ладошку к уху. «И люди столицы летят будто птицы», «Женщина с ребенком на руках – в облаках», «и Тютчевский слышится крик».

Вот Анатолий Степаненко – замечательный фотограф-подвижник. Кто-то сфотографировал его на телефон и тут же показал снимок мастеру. Толик улыбнулся, кивнул, тут же отвернулся к двери и стал снимать вывеску. А между тем поэт читает стихотворение «Танец», в котором такая строчка: «Я хочу порвать со старым». Дальше – больше – «слабое большое сердце спит на простыне страниц». Это о Достоевском. Причем так, что у меня кольнуло в груди.

Чем дальше слушаешь Герин голос, тем больше с ним свыкаешься, привыкаешь, что ли. Поэт «сам становится птицей, которую непросто спугнуть».

Повторы, рефрены в словах, мыслях, образах. Возврат к образу, раскручивание его. «И ласточку в полете описать» – звучит как поэтическое кредо.

Стихотворение со строчкой «и к вечеру запахнет ладаном свежепостриженный газон» сорвало восторженные аплодисменты зала, который наверняка почувствовал этот запах. Мне вообще понравилось обилие обонятельных эффектов в поэзии Власова: «с форточки на кухне пахло свеклой», «Москва до запаха подмышек», «женщины пахнут потекшею крышей».