Андрей Зоилов - Штука литературы

Применение некоторых средств и мыслительных ходов, которым обучает математика, к области литературы, позволяет точнее понять особенности предмета, сформулировать некоторые его правила и законы хотя бы для личного использования, и найти возможные, традиционные или нетривиальные решения возникающих задач. Формула или теорема есть всего лишь отражение существующей в природе закономерности, выраженное условными обозначениями, понятными для других исследователей. Из того, что какая-либо теорема литературы (да и любой другой области творческого познания) до сих пор не сформулирована, вовсе не следует, что её нет и быть не может. Право любого изучающего предмет: такую закономерность подметить и отразить в формулировке, и если такое отражение соответствует действительности, то другие исследователи поймут, поддержат и продолжат дело. О, как бы мне хотелось опереться на систему аксиом, чётко разработанную для данного случая! Однократная точная формулировка того, что мы договоримся считать текстом – как структурной единицей литературы, словесной формулой – как единицей фрагмента текста, контекстом – как условием существования текста, аудиторией – как условием восприятия данного текста… О, как это облегчило бы мою нынешнюю задачу: рассказать о возможных теоремах литературы! Увы, при попытке вычислить хотя бы приблизительные значения употреблённых слов с помощью сети Интернет, я немедленно наталкиваюсь на применяемые для этого гораздо более сложные понятия, вроде парадигмы, семантического поля или психофизиологической лингвистики. И немедленно же вспоминаю правило Оккама, подхваченное памятью Бог весть где уже после школы: «не умножай сущностей». Не следует пояснять сравнительно простые термины при помощи более сложных, если мы действительно собираемся что-либо понять. Десять лет (а ныне и одиннадцать) в школе ничего не говорят о психолингвистике, но часто говорят о литературе, причём все – и преподаватели, и ученики – делают вид, что понимают, о чём именно они говорят. Неужели для прояснения вопроса им не обойтись без дополнительного сверхшкольного, вузовского курса семантики или психолингвистки? Разумеется, и сложные термины, и новые науки необходимы. Но развитие знаний осуществляется последовательно, от простого к сложному. А тут, в отличие от математики, даже первичные понятия (вроде точки, линии или фигуры) не зафиксированы. Но оставим эту работу для будущего, и по умолчанию примем, что первичные понятия и аксиомы литературы существуют, хотя и не обозначены.

Насколько я понимаю, именно контекст позволяет отождествить тест как таковой, обозначив его применимость и границы. Попытаюсь пояснить это анекдотом, автор которого мне лично известен:

«Еврей из России впервые прибыл в израильский аэропорт.

– Ой, смотри, какой оригинальный национальный орнамент!

– Это не орнамент. Это надпись «Брухим абаим!» (на иврите «Добро пожаловать!»)»

Тезис о роли контекста в ситуации попробую подкрепить цитатой из книги Александра Солженицына «Архипелаг ГУЛАГ» (том 2): «И что будет, если истина „сумма углов треугольника равна ста восьмидесяти градусам“ заденет их особняки, чины и заграничные командировки? Да ведь за чертёж треугольника будут отрубливать голову! Треугольные фронтоны с домов будут сшибать! Издадут декрет измерять углы только в радианах!»

Одна из первых закономерностей, которую удалось подметить в процессе жизни и работы в данной сфере, касается оценочного восприятия литературы. Иными словами, знака, который выставляет излагающий при оценке некоего обсуждаемого им текста или автора. Такая постановка знака возрождает в памяти урок математики, где нам рассказывали о числовой оси. Учитель нарисовал на доске линию, изобразил на правом её конце стрелку, пометил произвольно некую точку, надписав над ней 0, и разъяснил, что это – числовая ось. Справа от нуля идут числа положительные, натуральные; слева – отрицательные. Существует бесконечное множество натуральных чисел; для любого натурального числа найдётся другое натуральное число, большее его. Учитель не рассказал нам тогда ни о Джузеппе Пиано, сформулировавшем аксиомы на эту тему, ни о его предтече Грассмане; да нам это было и не нужно. Достаточно было увидеть числовую ось и понять, что на ней располагаются натуральные числа, причём отрицательные числа – не натуральные. На уроке литературы такой оси учительница не рисовала и не собиралась рисовать, а если бы мы, ученики, в том числе и отличники, попросили бы такую ось для нас изобразить, впала бы в глубокую задумчивость. В изучаемом нами предмете использовалось в привычном значении понятие «книга» – как элемент литературы и совокупность текстов, собранных под одной обложкой. В самом деле: как обозначить нулевую точку такой оси? Что она должна означать по сути? Справа от нуля располагается множество уже написанных книг, включающих и все те, о которых рисующему ось ничего не известно? А что обозначать в левой части оси? Множество ненаписанных или неизданных книг, – и тогда натуральными будут все книги, уже опубликованные? Либо пойти по иному пути, и изобразить ось временной, и тогда литература на ней будет располагаться по мере создания и обнародования? Именно так и поступают иногда при изучении этого предмета: начинают с древнейшей литературы – и до авторов, современных изучающему. А может, никакая ось не послужит аналогией в данном случае, и вместо линии пришлось бы изображать сферу, вмещающую весь спектр человеческих идей? Легко можно найти книгу, отрицающую что-либо, но существуют ли вообще книги отрицательные? Ведь каждая из них на временной оси неизбежно занимает некоторое место.

Но если отрицательных книг, предположительно, не существует, то «плохих» книг сколько угодно. Оценку «плохая книга» и, соответственно, как противоположность – «хорошая книга» можно видеть и слушать весьма часто. Равно как и оценку «хороший писатель» – как производитель «хороших» книг, и «плохой писатель» – как производитель «плохих». Предполагается, что может существовать некая «средняя», то есть не хорошая и не плохая книга, причём те, книги, которые «хуже» её, должны быть признаны плохими, а те, которые «лучше» – хорошими. Эта постановка знака практически не даёт представления об особенностях оцениваемого конкретного текста, но позволяет по контексту судить об оценивающем его субъекте. В частности, о том, что у этого субъекта возникла необходимость разделить массив (ось, сферу, поле, множество) литературных произведений по декларируемому качеству. Такая необходимость возникает, как правило, у людей, ощущающих свою причастность к данному рынку.