Андрей Зоилов - Штука литературы

Изучение векторной алгебры также может помочь пониманию литературы, – если этого пожелать, конечно. Итоговый текст доходит до аудитории как неподвижный и неизменяемый (скалярный) объект, фиксированный в словесных формулах, определённый в жанре и теме, изготовленный способом, удобным для ознакомления, и на том носителе, который адекватен технологическому уровню общества: будь то покрытые воском таблички, пергамент, бумага или экран электронного устройства. Но при его изготовлении и в процессе «доведения» до аудитории на текст действовало множество направленных (векторных) влияний. Некоторые из них непосредственно связаны с автором, другие совершенно от него не зависят. Следует учитывать и особенности контекста, в котором данный текст существует. Векторные влияния контекстуальных обстоятельств способны изменить любые параметры текста. В первом приближении можно утверждать, что итоговый, дошедший до стороннего непредвзятого читателя текст есть результат многочисленных направленных воздействий, остающихся для него неизвестными (поскольку он сторонний и непредвзятый). Точные словесные формулы, описывающие общий или частные случаи связи контекста с текстом, ещё ждут своих составителей. Как образец подобной частной формулы напомню афористичное описание метода социалистического реализма: «Соцреализм есть воспевание деятельности руководителей коммунистической партии понятным им способом». К счастью, актуальность метода соцреализма уже лет двадцать как утрачена; но литература-то осталась.

Автор, создавая и фиксируя произведение, находится под влиянием двух несовпадающих поведенческих импульсов. Первый из них стимулирует его собственное желание создавать словесные формулы и записывать текст, вне зависимости от того, каким образом эта запись скажется на его личной судьбе. Второй же импульс есть формализованный либо обоснованный внутренне социальный заказ на создание именно такого текста. Обнуление первого импульса можно видеть на примере значительного количества «заказных» литературных произведений. Обнуление второго импульса можно видеть на примерах уничтоженных добровольно или принудительно текстов, которые оказались недоступны даже для самой любознательной аудитории. О существовании таких текстов исследователи иногда узнают, но обнаружить сами материалы удаётся только после кропотливого поиска, если удаётся вообще. Максимальное значение первого импульса проявляется, когда угроза обнаружения фиксированного текста грозит стоить жизни автору. Максимальное значение второго импульса проявляется в успешной работе неискренних публицистов или «литературных негров». Эти импульсы, как правило, разнятся по силе и направлению, а при сложении их векторов образуют некий суммарный текстовый итог, вышедший из-под пера автора в литературное поле прочих влияний.

Один из частных примеров: ни в школе, ни в вузе (а я учился в Московском Литературном институте) никто из преподавателей ни слова не говорил нам о «методе собаки» (подробнее о нём смотри далее). Между тем такой приём, предусматривающий предварительное внесение удаляемого элемента, иногда применяется. Если выполненный по этой методике трюк пройдёт успешно, аудитория получит именно то, что задумано автором первоначально. А если нет? В этом случае аудитория рискует получить либо текст с «собакой», которая станет интегральной частью произведения, либо вовсе остаться без текста, если «собака» окажется слишком «жирной». И риска этого совершенно не осознаёт.

Но это – начала алгебры. А сколь упоительна арифметика предмета, особенно арифметика экономики литературы! Если бы за эту работу был предусмотрен хоть какой-либо гонорар, я постарался бы гораздо подробнее развить данный раздел. Увы, за всё время литературной деятельности в эмиграции (более двадцати лет) я не сумел отыскать такой печатный орган или интернет-ресурс, который платил бы незнакомому автору за присланный «самотёком» текст. Говорят, такое случается в англоязычной среде. Возможно. Но в русскоязычной – увы, не встречал.

Арифметические задачи в неявном виде присутствуют не только в экономике литературного рынка, но и в других его сферах. Именно арифметика поможет лучше понять литературный афоризм «Если в книге 80% правды, то она на 100% лжива». К счастью, не изобретён ещё правдометр, подобный спиртометру для содержащих алкоголь жидкостей. Опустил прибор в книгу – и получил коэффициент правды. В роли такого прибора обычно выступает художественный вкус. И он градуирован не универсально, а по личности оценивающего.

Но применение хотя бы арифметики очень полезно литературе. К примеру, видел я недавно знакомого израильтянина, говорящего по-русски, который позиционирует себя как писателя. Несколько книг он напечатал в местных типографиях за свой счёт, а позже благодаря определённым политическим связям сумел обеспечить публикацию своих опусов в России, правда, не в Москве, а в провинциальных издательствах. «У меня уже одиннадцать книг вышло!» – похвастался он. Число я запомнил и вскоре после того встретил другого говорящего по-русски израильтянина, тоже позиционирующего себя как писателя. Остановились переброситься двумя-тремя словами о литературе. «Знаешь, у этого одиннадцать книг уже вышло, – сказал я, – а как-то отражения на литературном процессе совсем незаметно». «Это чепуха! – ответил мой собеседник. – У меня уже шестнадцать книг вышло!» Я поздравил его и ушёл, радуясь, что никакая сила не заставит меня их читать. Но подумал, уходя: каким чудесным аргументом в пользу эмиграции такая арифметика служить может. В России, откуда родом один, и в Украине, откуда приехал другой, вряд ли они за двадцать лет выпустили бы больше трёх книг. Ну, в крайнем случае – пяти. Не по средствам было бы. Но одиннадцать! Но шестнадцать! Вот какова польза эмиграции, которую в данном случае для этих авторов я не смею назвать репатриацией, потому что все свои книги они выпустили на языке той страны, из которой уехали. Их тщеславие потешено, а отражение этих книг на литературном процессе я по слабости зрения заметить не в состоянии. Как сказал бы уже упомянутый учитель математики: в этом случае функция стремится к нулю.

В иерархической системе 16 выпущенных в свет книг, безусловно, лучше 11, а 11 лучше 3 уже только потому, что больше. В системе «ровного поля» 16 по-прежнему остаётся больше 11, но качественной или сравнительной оценки нельзя вынести, не видя самого предмета обсуждения: все эти кажущиеся на первый взгляд однородными предметы (книги) при рассмотрении оказываются разнородными и несопоставимыми. И несчастье некоторых авторов в том, что они пытаются совместить во времени и месте обе системы. Это понуждает их к высоким расходам, а ситуацию приводит к забавным казусам. Мне довелось лично присутствовать при беседе одного «плохого» писателя с сотрудником эмигрантской газеты на русском языке, освещавшим вопросы местной культурной жизни. Писатель впрямую пообещал журналисту деньги за то, что тот разместит с интересантом интервью в местной прессе, поставит хвалебные отзывы на нескольких интернет-ресурсах, а также даст наилучший отзыв о книгах этого писателя в радио или телепрограммах, в которых журналисту приходится иногда участвовать. Журналист согласился, и впоследствии я даже случайно услышал по радио его отзыв о «хорошей» книге писателя, которого точно знал как плохого, потому что имел неосторожность ознакомиться с одним из его текстов. Примечательно, что я до сих пор не знаю, заплатил ли писатель обещанную сумму, а зная его лично, могу заподозрить, что и не собирается платить. Таким образом, этому журналисту в качестве компенсации останется возможность либо избить писателя, если сил хватит, либо объявить в тех же средствах массовой информации его книги «плохими». Можно, конечно, сделать и то, и другое; а можно и ничего не предпринимать.